Никак иначе
Шрифт:
Мы выходим из районного ЗАГСа, в летний день, наполненный солнечным светом, пением птиц, и сладким запахом лип. Я подхватываю зеленоглазую на руки, несу по ступеням вниз, и её длинное бирюзовое платье течет под моими рукам тонким шёлком. Она заливисто смеётся, прижимается ко мне. Андрей тут же фотографирует, ловя удачные кадры. А я не обращая внимания на него целую её.
Бесконечно.
Долго.
Горячо.
Никогда не думал, что этот день мне принесёт столько радости, столько счастья.
Задержался я не надвое суток, и не
Андрей расстаться и вновь помириться с Василиной.
Батя покрыл всю крышу черепицей.
Зеленоглазая с матерью законсервировали херову тучу ягод.
А я всё зависал в растянутом во времени дне сурка, мать его. Правда, Саня «веселился» со мной, хотя у него тоже дома Лариса с маленькой дочкой ждали отца семейства.
Единственное, что сделал полезного, не считая пары закрытых сделок, и выдранного прямо с кровью тендера на строительство, это озадачил Аню, чтобы нашла ЗАГС, рядом с родителями, и всеми правдами и неправдами, записала нас на скорейшее бракосочетание.
Саня, услышав про мои планы, тут же кинулся поздравлять, и перемежал угрозы, чтобы не смел, обижать конфетку, чуть в зубы не схлопотал от меня, за свою «конфетку». До сих пор ревную, хотя сам позволял всё это.
Игрался, идиот.
Аня справилась на «ура», да и никто собственно не сомневался, плюс ко всему, подобрала моей зеленоглазой наряд, уточнив формат нашей свадьбы. Подарков опять наготовила ей.
Поэтому вернулся я подготовленный, и как раз в тот день, а вернее раним утром, нашего бракосочетания.
Тихо вошёл в дом. Все ещё спали. Свалил многочисленные пакеты на кресло. Прихватил только охапку ромашек, что купил у бабульки, что торговала у местного магазина, когда ехал домой.
Света лежала на боку, свернувшись калачиком на большой для неё кровати. В руках сжимала телефон, ждала моего звонка. Мы с ней каждый вечер созванивались. А в этот раз я не позвонил, хотел сюрприз сделать, и она видимо ждала до последнего, сама не набирала. Упрямая моя.
Одеяло откинула. Сорочка вся сбилась в ногах, открывая стройные ножки, и бёдра. На одной груди чуть съехала, оголяя мягкий розовый сосок, на мягкой плоти. Я сглотнул, тут же ощутив непреодолимое желание коснуться её.
С усилие перевёл дыхание, чувствуя, как тяжелеет в паху. Волосы разметались по подушке, и на личике застыло обиженное выражение лица.
Я склонился и втянул её аромат. Свежий, мягкий, с ноткой сладости. Убрал волосы с лица, и коснулся скул.
Кто бы мне ещё год назад, сказал, что я буду так торчать от бабы, я бы ржал и слал этого умника. А теперь всё что угодно готов сделать, чтобы видеть её улыбку, довольные зелёные глаза. Слышать ласковые слова в свой адрес.
Наркота моя. Заноза в моей башке. Я реально, дебилом был, когда думал, что меня может отпустить. Нет, не может. Только если выстрел в башку, или нож в сердце.
— Кирилл… — она толи почувствовала
Смотрит снизу на меня, глазами хлопает, со сна, и в них такой восторг при виде меня загорается, что это круче любого секса.
Да это и есть секс!
Жесткий трах в голову.
— Ну что, поехали жениться? — выдаю я хриплым голосом, вкладывая её руки ромашки.
Она жмуриться от удовольствия и улыбается ещё сонной улыбкой, кивает.
— Поехали, — и к себе притягивает за шею, прижимает. — Люблю тебя, — шепчет, — люблю, люблю…
Поднимаю её лицо, услышав дрожь в её голосе. Ну, точно ревёт. Никогда не любил, все эти бабские штучки, а у неё так искренне, прямо по сердцу слёзы эти.
— Прости, знаю, что не любишь, — оправдывается она, пытается спрятать лицо в букете.
— В тебе я люблю всё, — не даю спрятаться, глажу мокрые щёки, и разглядывая любимое лицо.
— Всё, — киваю, — и то, как ты плачешь, то, как радуешься, и как злишься. Обожаю тебя взбешенной, так приятно тебя усмирять. Люблю, когда ты покладистая, послушная, подчинять тебя так обалденно, — глажу губы, ловя пальцами горячее дыхание.
— Смех твой люблю, всё бы отдал, чтобы ты чаще смеялась. Чуть не сдох, когда думал, что не услышу его никогда. И слёзы твои люблю, потому что утешать тебя так сладко, — и сцеловываю мокрые дорожки с щёк, смотрю на то как её зрачок расширяется, и как трепещут крылья носа.
— Люблю, как ты реагируешь на меня. Чувствуешь всем существом меня. Понимаешь меня, и принимаешь таким, какой я есть. Люблю тебя. Никого никогда в жизни я так не любил. Не в ком так не нуждался, как в тебе.
— Кирилл, это так прекрасно, то, что ты сейчас говоришь, — Света прижимается щекой к моей ладони, и опять плачет.
— Прости, что не озвучиваю это постоянно, но я научусь говорить тебе комплименты, — глажу её волосы, — только будь рядом… — на этом мои слова заканчиваются, потому что и у самого уже давит грудину.
— Я буду… буду…всегда, — шепчет она, и целует, ловя губами моё сбитое дыхание. Обнимает, прижимает, словно хочет подтверждения своих слов доказать действиями.
Нас отвлекает шум за дверью, который впрочем, очень быстро перемещается в комнату. Ромка вбегает к нам, и мы спешно стараемся привести свою одежду в порядок. Он с разбега прыгает ко мне на руки, и кричит, что очень скучал. И я балдею, от того как меня накрывает какой-то мягкой, нежной, розовой завесой.
Я так счастлив.
Мне даже дыхнуть невозможно, я боюсь разрушить этот мир.
В проём заглядывает Андрей, тоже заспанный, но в отличии от Ромки, хоть оделся. Улыбается, тоже радостно, и подходит, протягивает руку, крепко жмёт.
Я оглядываюсь на зеленоглазую, которая уже вовсю тискает Ромку, ловлю её горящий взгляд, улыбку, и понимаю, что если бы не она, у меня бы ничего бы этого не было.
И за это я ей буду благодарен вечно.
И никак иначе.