Никаких обещаний

Соул Мари

Конечно, если не учитывать, что даже сейчас, когда она говорит все это, комок застревает у нее в горле и она никак не может скрыть слезы, навертывающиеся ей на глаза. Действительно, никто не удерживает ее в Анн-Арборе, ей позволено свободно улететь, и она должна улететь, но Эшли не могла улететь, как птичка, частицу себя она оставляла здесь.

На следующее утро прибыл фургон. В тот момент, когда грузчики выносили коробки и мебель из ее комнат, из своей квартиры вышел Эрик и зашел к ней. Эшли видела, как он обходит стулья и кровать в середине гостиной,

пробираясь в сторону кухни. В руках он держал большую черную квадратную коробку, украшенную изображением журавля красных и золотистых тонов.

— Что в ней? — спросила она, радуясь встрече.

— Пустяк, — Эрик протянул коробку. — Возьми с собой в дорогу.

Осторожным движением Эшли поставила разукрашенную коробку на стойку и приподняла крышку. Внутри находился небольшой поднос, заставленный всяческими закусками. Подняв поднос, она обнаружила другой поднос, а под ним третий.

— Как изящно, — сказала Эшли и один за другим вернула подносы в первоначальное положение, и они вновь, соединившись, составили квадратную коробку.

— В Японии, — пояснил Эрик, — отправляясь на работу или в путешествие, укладывают таким образом еду. Возможно, тебе захочется перекусить в дороге.

— По-моему, это совершенно сказочная упаковка для дорожного завтрака, — повернувшись к нему, она его обняла и поцеловала. — Когда ты успел приготовить все это?

— После того как ты ушла прошлой ночью. Я очень скучал по тебе.

И она тоже…

— Прошлым вечером звонил папа, — сказала Эшли, заставив себя вспомнить причину, по которой покидает любимого. — Папа очень рад за меня.

Эрик нахмурился.

— Человек не должен жить жизнью другого.

— Не надо, — взмолилась Эшли, закрыв глаза.

Она не хотела слышать никаких банальностей. Слишком легко принять истину сказанных Эриком слов, сдаться и навсегда остаться в Анн-Арборе.

Но в какое положение она поставит своего отца?

— Я должна ехать, ты знаешь, я должна.

— Я знаю, ты в это веришь.

Эрик отвернулся, сделав вид, что наблюдает за погрузкой. О, как бы он хотел, чтобы Эшли пообещала ему всегда его любить и никогда не покидать. Но она ничего ему не обещала. С самого начала она настаивала, чтобы они не давали друг другу никаких обещаний.

И Эрик по-идиотски согласился на ее условия.

— Когда ты уезжаешь? — спросил он.

— Наверное, сразу же, как только все отсюда вынесут и я передам ключи Чарли.

— Так скоро?

Молча Эрик смотрел, как коробки с вещами выносят из комнаты. Он вспомнил, как впервые вошел в ее квартиру, вспомнил устроенную Эшли вечеринку… Она предупредила его тогда, что вот этот самый момент когда-нибудь настанет. Он ответил, что понимает.

Но он не понимал.

Эшли притягивала его, но Эрик не предполагал, насколько глубоко она сумеет проникнуть ему в душу, насколько неотъемлемой частью его существа станет. Он и не подозревал, что она принесет в его жизнь душевное равновесие и радость, которых ему всегда так не хватало, и что любовь к ней наполнит

смыслом каждое мгновение бытия.

Ему хотелось излить боль криком или рыданием, но он не издал ни звука. С самого рождения мать воспитывала в нем умение властвовать над своими чувствами. И за шестнадцать лет тренировок ниндзя-цу наставник научил Эрика оставаться сильным, что бы ни произошло.

Поэтому он и был здесь, несмотря на то, что ему хотелось бежать, хотелось закрыть глаза и не осознавать реальности происходящего, забыть, что Эшли на самом деле уезжает. Даже когда грузчики вынесли из ее квартиры все вещи и уехали, Эрик не уходил, он ждал, пока Эшли прощалась с Чарли и отдавала ключи, и он помог ей отнести чемоданы к машине.

Шел снег, колючий холодный ветер метал мелкие обледеневшие хлопья. Несколько мгновений Эрик постоял с Эшли у открытой дверцы ее автомобиля, момент отъезда неминуемо приближался. Нежным движением он поправил пуховый шарф вокруг ее шеи и запахнул пальто.

— Ну, — сказал Эрик, пристально взглянув ей в глаза, голубизна которых внезапно увлажнилась.

— Ну, — повторила она и провела перчатками по его куртке.

— Пришло время прощаться.

— Мне будет тебя не хватать, — сказала Эшли, не замечая, что слезы текут по щекам.

— И мне тоже.

Она выдавила из себя улыбку, щеки раскраснелись от ветра и холода.

— Мой ниндзя.

— Моя котори.

— Маленькая птичка? — Эшли попыталась рассмеяться, смех прозвучал деланно. — Не думаешь ли ты, что мне следовало бы улететь куда-нибудь на юг, а не в Чикаго, где погода ничуть не лучше, чем в Анн-Арборе.

— Позвони мне, как только приедешь. Я хочу знать, все ли с тобой в порядке.

— Да, обязательно, — пообещала Эшли и вытерла глаза. — Эрик…

— Да?

— Я… — Зримая тоска отразилась в ее глазах. Он ждал, когда она закончит фразу. — Будь осторожен, — прошептала она наконец, но ему показалось: что-то другое хотела она сказать. — Я боюсь, что с тобой может что-либо случиться, — продолжала она, — особенно, когда ты… — снова запнулась Эшли, ее пальцы сжались на его рукаве, — …ты знаешь… ну… когда ты станешь помогать лейтенанту Пизу.

— Я буду осторожен, — пообещал он.

Эрик почувствовал, как она дрожит. Он обнял ее и привлек к себе в безудержном желании согреть и защитить ото всех бед, которые только могли предстать в воображении.

— О, Эрик!

Она подняла на него глаза, и он понял, что боль, переполнявшая его сердце, мучает и ее. Ему захотелось вернуть Эшли домой, закрыть у себя в квартире и чтобы она осталась с ним навеки. Но он также понимал и то, что это невозможно.

Поэтому Эрик просто поцеловал Эшли, и ничего более.

Поначалу ее губы были холодными и жесткими, но, прикоснувшись к его губам, они мгновенно согрелись, смягчившись и наполнившись особой, только им присущей нежностью. Он целовал ее и все теснее прижимал к себе, желая, чтобы время остановилось и ему бы никогда не пришлось расставаться с Эшли.