Никарагуа. Hora cero
Шрифт:
Кольцов понимал, что обстановка вокруг него усложнялась не только из–за его строптивости, которая, естественно, некоторым не нравилась. Дело в том, что эти некоторые его коллеги вообще здесь ничего не делали, лишь имитируя «работу». Они регулярно ездили в университет, где весь день шлялись по территории, навещая друг друга, или сидели в своих «кабинетах», за чашкой кофе читая книжки. Иногда они проводили со студентами консультации, которые называли «занятиями». Вообще Сергей был удивлён тем, что в университете не было никакой отчётности. Студенты учились, преподаватели «преподавали», но никто не интересовался тем, кто, чем занимался. Он не знал, является ли это следствием «революционной свободы» или традиционного латиноамериканского разгильдяйства.
Сентябрь. Леон
В понедельник прибыла новая группа преподавателей: жена Чеслава и ещё одна русистка, претенциозная
В университете занятия у Кольцова постоянно срывались из–за неявки студентов. За весь месяц ему удалось провести лишь одно занятие со студентами–историками. Мехийа на это не обращал внимания. Таким образом, часто в университете Сергею делать было нечего. Однажды он вернулся в «Планетарий» раньше других на машине немцев. Двое молодых немцев из ГДР (лет под тридцать) работали в университете, один из них, по имени Вольфганг, в Департаменте преподавал «социологию». Жили здесь семьями в отдельных коттеджах с немецкой мебелью и полным кухонным оборудованием, завезённым специально из Германии. У каждого свой автомобиль и зарплата в 3–4 раза выше, чем у советских преподавателей, к которым они относились высокомерно. Но Чеславу удалось с ними найти «общий язык», поэтому и с Сергеем у них было нормальные отношения.
В CNES Виктор Векслер настойчиво пытался поставить Кольцова на место «порученца». Так, он счёл излишним его присутствие на совещании у Президента Совета. В Идеологической комиссии Совета появился новый человек по имени Хуан Гаэтано. Лет сорока, такой же толстый, как Эрвин, но интеллигентного вида. Юрист, член соцпартии, получил образование в Советском Союзе.
В разговоре с Абелем Гараче Кольцов поднял вопрос о приобретении нового дома в городе. Владимир Кордеро эту идею поддержал. И вот Виктор, Евгений и Николай съездили посмотреть новый дом. После этого выяснилось, что никто из «Планетария» уезжать не хотел. Всех устраивала жизнь в этой «резервации» за проволочным забором. Здесь они чувствовали себя «как дома».
Но через неделю в Манагуа прибыли ещё три новых преподавателя с жёнами. Поэтому вопрос о новом доме стал уже неотвратимым.
В CNES Кольцов вместе с Эрвиным занимались книгами. Сначала оформили передачу советских книг университету. Затем проинспектировали Национальную библиотеку. Книги по философии оказались в основном антисоветского содержания. Под титулом «марксизма» на полках стояли, главным образом, книги Л. Д. Троцкого и современных «неомарксистов». По собственной инициативе, они посетили Музей революции, который находился рядом с библиотекой. Экспозиция оказалась скромной, фактически одни фотографии и книги. Сергей познакомился с его директором, братом национального поэта Мехийа Годоя.
В университете занятия Кольцова проходили спорадически. Химена сообщила Сергею, что студенты–историки недовольны им. Франсиско — Серхио предупредил его, что Мехийа блокирует работу секции философии.
Однажды ночью Кольцов впервые почувствовал боли в сердце. Пребывание в «диспачо» (кабинет) без вентилятора из–за духоты становилось тяжёлым, а на улице температура — 40 градусов. Пот не просыхал и заливал глаза, белье и рубашка постоянно были сырые, страшно мучила жажда, от которой не спасала охлаждённая вода из стеклянных бутылей, стоявших в помещении. Как ни странно, но единственным средством спасения на время от жары и жажды оказалось кофе. Это, вероятно, так же как и неприятности последних дней, и привело к перегрузке сердца. Чеслав с женой уехали работать в Леонский университет. Теперь Сергею одному стало совсем плохо.
Во время визита в посольство посмотрели фильм «Крестный отец». Это — явление редкое, так как фильмы здесь показывали, главным образом, советские. Они попадали в посольство либо с пришедших советских кораблей, либо их иногда забрасывали экипажи самолётов. Фильм произвёл на Сергея сильное впечатление.
Фильмы, которые они смотрят коллективно при выезде в город, в большинстве своём были посредственные: либо «порнографические», либо «мелодрамы», — так как женщины ни английского, ни испанского языков не знали, а эти фильмы были им понятны без слов. Поэтому Сергей и Лида редко выезжали на эти коллективные просмотры. Кое–что интересное они смотрели, когда их забирал в город Франсиско — Серхио. Сергей по вечерам, после телевизионных «Noticieros», смотрел в одиночестве полуночную программу старых американских «вестернов» и детективов. В это время дом затихал и эти два часа он отдыхал. По воскресеньям с удовольствием смотрел ретроспективу матчей всех футбольных чемпионатов мира. А вообще чаще всего прибегал к старому испытанному средству снятия стресса — к чтению. Сейчас он читал книгу «Молчание прервано» — о сандинистском городском партизанском движении.
Между тем в стране вновь возобновились военные столкновения. 30 августа сомосисты опять перешли гондурасскую границу и сожгли в провинции Северная Селайа горное оборудование и машины (на сумму 12 миллиона кордобас). «Гондурас — Израиль Центральной Америки» — заявил в Мехико бывший полковник сомосовской разведки, сообщивший, что командующий гондурасской армии Алварес не скрывает планов вторжения в Никарагуа. Посол Никарагуа выслан из страны без объяснений. Команданте Джеймс Вилок отправился в Мексику на прощание с уходящим Президентом Портильо, «большим другом никарагуанского народа». Томас Борхе срочно вылетел в Москву. Во время его посещения Киева в автокатастрофе погиб молодой команданте Карильо. Даниэль Ортега публично обратился к правым партиям и к епископу Манагуа Обандо–и–Браво с предложением «диалога». В Манагуа обнаружена бомба в сельскохозяйственном колледже Центрального Американского университета (UCA). По слухам была предпринята попытка взорвать бомбу в советском военном госпитале в г. Чинандега (около 100 километров от Манагуа к северной границе).
…14 сентября в честь национального «праздника независимости» и «Дня Сан Хасинто» все преподаватели сидели в «Планетарии», так как в университете — каникулы.
Заехал Франсиско — Серхио и забрал Кольцовых к себе по случаю своего дня рождения. Сначала всё было хорошо. Сидели в комнате «семейной кампанией». Здесь не принято устраивать «застолье». Каждый расположился, где ему удобно. На маленьком столике стояли бокалы, напитки и лёгкая закуска из фруктов, специально приготовленных овощей, сладостей. Разговор шёл о решении Франсиско — Серхио уйти из университета. Сергей понимал, что его друг оказался в «интересном» положении. С одной стороны, Франсиско — Серхио догадывался о том, что его непосредственный начальник Мехийа, человек политический и далёкий от моральной щепетильности, решил избавиться от советского «советника». С другой стороны, он, как интеллигентный человек, чувствовал, что «здесь что–то не так», что не позволяет ему преступить через черту порядочности. Разумеется, об этом он Сергею прямо сказать не мог, поэтому выдвигал всякие нелепые аргументы, по поводу которых спорить было бесполезно.
Все точки над i расставил Эрвин, неожиданно нагрянувший в гости в изрядном подпитии, что в последнее время за ним стало заметно часто. Вероятно, он узнал, где находятся Кольцовы, позвонив в «Планетарий». Его приезд, подобный явлению слона в посудную лавку, парализовал Норму. Выпроводить его ни под каким предлогом не удавалось. Пришлось смириться. Но настроение было испорчено. Эрвин сообщил, что в ближайшее время он в составе делегации отправляется в Советский Союз. Сергей уже давно стал подозревать, по поведению Эрвина, что его присутствие в CNES обусловлено отнюдь не его профессиональными способностями, которые явно не просматривались. Играя роль простачка, выпивохи, «своего парня», Эрвин иногда обнаруживал незаурядный интеллект и необычную информированность. Реакция Нормы подтверждала предположения Кольцова. И сейчас чувствовалось, что Эрвин приехал неслучайно. В своей машине, — никарагуанцы садились за руль в любом состоянии, — по дороге к «Планетарию», он разговорился относительно внешней и внутренней «контрреволюции». Многое из услышанного для Кольцова оказалось неожиданным, и он даже попытался вступить в спор, но вскоре понял, что Эрвину нужно «разрядиться»:
— Ты не понимаешь, Серхио, что в этой революции победили не те, кто заплатил за неё своей жизнью. Сегодняшние командантес — хорошие ребята. Они — честные и умные. Они искренне хотят, чтобы всем было хорошо. Они наивно думают, что мир должен им рукоплескать. Ведь они совершили гуманитарную революцию! Наши командатес никого не расстреляли, после победы они никому не мстили… Даже Томас Борхе простил сволочь–полицейского, который изнасиловал и убил его жену. Ты можешь себе это представить! Посмотри на заключённых, бывших полицейских, у которых руки по локоть в крови народа и которые сегодня в трусах метут улицы города почти без конвоя. Это — гуманизм! Командантес этим гордятся… Они заигрывают перед церковниками, которые их ненавидят. Они унижаются перед буржуазными партиями, которые не скрывают своего презрения к ним. Они думают, что своими постоянными уступками они смогут договориться с ними. Нет! …Они не знают, что такое классовая борьба, потому что они — выходцы из буржуазных семей. Они плохо читали Маркса, они не знают Ленина! Ты представляешь, Серхио, они хотят преподать урок Фиделю, как нужно делать революцию в Латинской Америке! Эти ребята заигрались в революцию, а теперь не знают, что с ней делать…