Никита Никуда

Грим

Таким образом, эпизоды были и единством действия связаны, а не только времени, одному сюжету принадлежа. К тому же дети - девочки в разноцветных платьицах, мальчики-команчи с перьями на головах - группами, парами и поодиночке перебегали от одной группы к другой. Да и училка, окрикивая и одергивая, бросала на майора взгляды исподтишка, испытывая естественный пастушеский интерес ко всему военному, хотя гимнастерка майора была вымазана зеленым и желтым, звездочки с обоих погон откручены, гренада об одном огне вырвана с мясом. Дети, прекратите,

а то встану сейчас и отшлепаю, однако, вопреки заявленным намерениям с места не двигалась, хотя зад ее мне показался не так тяжел, чтоб от пенька его оторвать.

Один из мучителей, с бутафорскими рожками, все пытался боднуть майора в живот, испытывая сатанинский восторг, если тот извивался и корчился. Другой, с перьями, визжа и рыча, высоко подпрыгивал, угрожая живым ежом. Мальчик помельче спускался с дерева вниз, норовя ступить на голову пленного. Еще один, встав на четвереньки, лаял на него. Этого, как мне показалось, Семисотов опасался пуще всего. Осыпанный бранью мальчика-пса, он дрожал и отворачивался. Девочка лет пяти собирала сухие веточки и складывала под ним.

Все это была совсем молодежь. Ребята постарше, покуривая, снисходительно поглядывали со стороны и в пытку не вмешивались. У одного, между прочим, торчал за поясом майоров ствол. Положение пожарного было незавидно. И возможно, будет хуже еще. Как сказал великий российский классик: когда собираются в кучу русские мальчики, непременно затевается зверство иль мордобой.

– Не дети, а демоны, - сказала Маринка.
– Надо все это немедленно остановить, товарищ подполковник. Разогнать как можно скорее сборище этих гнусных детей.

Мне и самому было ясно, что надо прекратить этот ТЮЗ. Семисотова освободить, спасти от смертельно опасных грибов детей. Руки чесались разобраться с этой Ботаникой. Наподдать отравительнице. Выплеснуть в эту суку суп.

– Подожди, - сказал я.
– Никуда он не денется. Видишь, привязан? Не убежит.

Я не спешил, пусть помучается. Подумает насчет восьмидесяти пяти процентов. Ибо я полагал, что доля моя - восемь с половиной - слишком горька.

– А если они его, не приведи Господи...
– Эта любимая им женщина беспокоилась за него.

– Не приведет. Куда переть сгоряча? Их там много. Гурьба. Они сладили с вооруженным майором. Они агрессивны, жестоки, а в куче сильны, - сказал я, никогда не имевший дела с такого рода детьми.

Как бы для иллюстрации моих слов вернувшуюся от нас собаку двое молча и решительно забили сучьями. Деловито, словно было так нужно, словно обрубали концы. Я даже не успел следующее предложение сформулировать. Тут мне мгновенно стало ясно, что ничего хорошего и майора не ждет. Кинический конец и ему уготован. Эта интенсивная детская деятельность вряд ли обойдется избиеньем только животных.

– Видела? Это во-первых, - сказал я.

Издыхающий пес дернул в последний раз лапой и затих.

– Эта Ботаника их не удержит. Скорее, она их побаивается, а может, сама на твоего группенфюрера

их натравила. Во-вторых, у них пистолет майора. Направят на тебя - откроешь стрельбу? Очередями? Это ж тебе не Кесаря завалить. Дети все-таки. Подростки. Тинейджеры. Из подростков созидаются поколения.

– Они же его убьют.

– Убьют, - согласился я.
– Чисто из чувства юмора.

– Что же нам делать, Евгений Романсович?

– Если ты не выстрелишь, выстрелят они. Если не убьешь хотя бы того, что с пистолетом, убьют тебя. Подумать надо, - сказал я.

Училка громко созывала детей в кучу. Я скользнул взглядом от костра к пленному. Слева чего-то не хватало для симметрии. И тут же понял: костра. Что вверху, то и внизу. Не помню, где я эту мысль подхватил, но могу от себя добавить: что справа, то и слева. Я даже дернулся весь, проникшись майорской участью.

– Он вам, между прочим, жизнь спас, - теребила меня Маринка.
– Помогите же мне.

– Я не собираюсь его бросать, - сказал я сердито.
– Сейчас зайду с фланга и освобожу его. Потерпи пару минут.

– Мальчишки! Подойдите сюда!
– кричала Ботаника.
– Идите сюда, мальчишки, будем голосовать. Проголосуете и можете опять заняться своими делами.

– А правда, что у нас на Собычьем Болоте глюква растет?
– спросила девочка, та, что на дереве.
– И если, как надо, наглюкаться, то можно отсюдова Москву увидать?

– Правда. Только не на Собычьем, а на Собачьем. И не глюква, а клюква. И ею наклюкиваются. Только она не созрела еще. Она в это время года только цветет. У нас, дети, завелся докладчик. Доложил про казну родителям. Предал нас. Теперь и его родители тоже кинутся. Таким образом, наше молодежное движение, если кто-то перехватит казну, останется без финансирования.

– Я забыла, какое у нас движение, - сказала другая девочка, постарше.

– 'Думующие о будующем'. Мне утром позвонила мама этого мальчика и сказала, что будет жаловаться директору. Директор, Владимир Васильевич с группой Народного Образования где-то рядом идет. Но из Образования тоже ни копейки не вышибешь. Мама твоя наше движение финансировать будет? Мы, молодежь, и ваши родители не всегда находим общий язык друг с другом. Твои отвратительные родители скорее всего себе казну приберут. Наша ребячья партия, наш Цузаммен-Центр должен вперед всех успеть.

Центр эпизода переместился вправо. Предвидя интересное развлечение и сообразив в то же время, что майор никуда от них не уйдет, скауты перебрались к костру. Только девочка лет пяти продолжала подтаскивать сухую траву и веточки и обкладывать ими ствол, к которому был привязан майор. Она что-то напевала притом.

– Что делать с ним?
– спросила педагогиня.
– Будьте как дети, сказал мне один священник на исповеди, то есть мужественны, беспристрастны и справедливы. Слушайте голос совести. Оставьте мать и отца своего, и держитесь подальше от такого рода родителей.