Никита Никуда
Шрифт:
Жуки производили пронзительный визг. Птицы подняли ор, словно все спятили. Хотя свиристели они не громче обычного. Видно, у него одновременно с потерей пропорций истончился слух. Тайная жизнь растений открывалась ему, запретная для нас, тугоухих и слепоглазых. В мире если и бывает относительная тишина, то только для человеческого уха. Там, внизу, невидимые для нас, ползают какие-то насекомые, под ногами неслышно хрустят их хрупкие хребты. Растет трава, где копошатся существа, и поедают трупики друг друга (черт, что-то я Кюхлей заговорил). А сейчас - сколько в траве треску.
Насекомое
Лежащий на тропе сучок приходилось брать штурмом. Если преграждало дорогу бревно, надо было искать лазейку под ним. Пробираясь сквозь рощу, там, где самая густотень, он набрел на ужа и едва не умер от ужаса. Разогнавшись под уклон, только чудом не был насквозь пронзен ржавой еловой иглой.
Однажды до него донеслась чья-то речь, синтаксисом напоминавшая человечью, но сильно замедленную и тонально заниженную, как на барахлящем магнитофоне. Что-то золотое... Какой-то Язон... Он пытался окликнуть, вниманье на себя обратить - помогите, полундра, ау! Подберите меня, люди добрые! Но вероятно, его писк не был услышан, а сверху вдруг что-то хлынуло, как если б разверзлась хлябь, его хлестнуло струей, он едва успел спрятаться от ненастья под ближайший пенек.
Лужа медленно иссякала, перетекая влево. Пришлось замешкаться на левом берегу, пережидая, пока станет не так глубоко. Он перебрался через нее по иглам и веточкам.
Стали все чаще попадаться камни, сначала относительно небольшие, чуть более, чем песчинка, их можно было перешагнуть. Но чем дальше, тем становились крупней валуны - или он сам всё ещё продолжал уменьшаться, уже не замечая того? Нависали утесами справа, скалами вставали слева, преграждали тропу. Приходилось их огибать, затрачивая на маневры массу усилий. И лишь когда он окончательно выбился из сил, тогда и тропа окончательно кончилась, упершись, словно в стену, в скалу.
Здесь на него накинулись комары и сильно испугали беднягу. Он подумал о том, как ему быть дальше? Возвратиться назад, как многие, наверное, уже вернулись? И золото, может быть, кто-то из них нашел? Была смутная надежда на то, что двигаясь в противоположном направлении, он вернет привычные свои габариты.
На миг представилось, что это скала - море, застывший зеленый вал, как волна стекла, на ощупь холодная и немного скользкая. А может, как раз за ней и хранится клад?
Имея свой прежний рост, он мог бы попытаться совершить восхождение. Или обойти ее слева либо же справа. Однако, внимательно рассмотрев обращенную к нему поверхность утеса, он обнаружил тонкую, словно игольное ушко, щель в этой стене. Может, удастся в нее прошмыгнуть, используя приобретенное преимущество. Да и мыло, как предрекал Васёк, пришлось бы весьма кстати.
Использую воду из ближайшей лужи, он намылился и втиснулся в щель. Оглянулся
Вниз он летел он утомительно долго. Измученный выпавшими во время пути передрягами, он даже не стал кричать. Пусть будет, что будет. Разобьюсь в лепешку о грунт, упаду в океан. Подхватит на лету альбатрос или воробей.
Но приземление оказалось мягким. Только свет снова исчез - на этот раз безо всяких Медведиц. Боясь шевельнуться, он затаился, словно мышь в мешке.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пахло порохом и железом. Но более всего - дымом, ибо горел хозблок, да машина майора нехотя тлела. Блестела под солнцем роса, алела кровь, но эта Божия бижутерия не вызывала восторга в душе.
Константин лежал лицом вниз - словно петух с расклеванной головой. Шофер, прихрамывая и придерживая перебитую руку, нарезал круги вокруг джипа.
– Больно, сволочь...
– сквозь слезы произнес он, когда я спросил у него, сможет ли его машина двигаться.
– Вы же нас убивать пришли, - напомнил я.
– Кто ж знал, что вы отстреливаться начнете.
Я посоветовал ему как можно быстрее исчезнуть отсюда, ибо у моих подельников могли быть к нему претензии, а если оставались патроны, то им ничего не стоило его пристрелить. Он послушался и бросился бежать прочь по дороге, вероятно, назад, в город, в котором его босс кратко и немудро царил. Маринка выстрелом в синеву придала ему прыти. Бесхозные пистолеты так и липли к ее рукам.
Бледные победители собрали оружие. Наш арсенал значительно вырос за счет трофейного вооружения, однако обе стороны почти все пули выпалили, оставшимися я набил рожок автомата, да в собственном пистолете обнаружил последний патрон. Еще у пожарного был нерасстрелянный магазин и динамитная шашка, и он предложил тут же сделать этой шашкой шажок. Мол, ему эта вражеская машина нервы трет.
Движения майора после столь кровавого утра утратили эластичность, стали порывисты и невнятны, как и его речь. Куда подевался только его мажор, задор. Однако уже минут через десять Кесарев джип - почти что бронемашина, непроницаемая для пыли и пуль - был безнадежно искорежен взрывом. Оторванный номер валялся в траве.
– Трупы куда девать будем?
– спросил я.
– Пусть лежат. Спросят - скажем, что так и было, - легкомысленно ответила Маринка.
– Что уже мертвыми напали на нас?
Я кстати спросил пожарного, как расценить ту часть монолога покойного Кесаря, что касалась его манихейской деятельности. О которой этот майор и сам не далее как вчера добровольно мне намекал.
– Не твое это дело, братец ... переврали враги... Тел своих не храним, хороним... ты, ассистент... трупы пока прикопай...