Никогда не играй в пятнашки
Шрифт:
— Так-так… Из яиц стали вылупляться амиттоморфы… пятнашки?
— И покатилось всё к чертям. Именно так.
— Ископаемые? — профессор задумался, словно тут же начав решать сложнейшую задачу в уме. — Знаешь что, Сергей… Нужно срочно выяснить глубину залегания этих самых каверн и точные координаты, широту и долготу, до секунд, слышишь?
— Да как это сделать-то? — опешил Крайнов.
— Свяжись с южно-африканским центром повторно. И попроси их допросить этого человека с пристрастием. Передай, что эта информация крайне важна, она просто невероятной ценности!
— Бегу! — крикнул на ходу Бригадир, снова подняв вихри в кабинете. — Надеюсь, они там ещё не разбежались по саваннам. Просрали мы Африку, профессор!
Незаурядов медленно опустился в кресло и придвинул к себе листок с последними записями. Некоторое время он просидел, невидящим
— Жду не дождусь, — при этом его брови, шурша, погладили толстую оправу очков. — А ведь здесь получается нечто совершенно фантастическое!..
Когда Зигмунд, наконец, выполз из клятого подземелья через пролом в стене какого-то подвала, было ещё светло. Он не помнил, сколько времени протискивался по узкому щенячьему лазу, наверняка, прокопанному этими мерзкими слизняками или их безмозглыми подопечными. Оглянувшись, он понял, что оказался под этажкой, соседствующей с институтом, за которым в лёгкой дымке проступала гора марка. Схватив с газона ладонью охапку сухих листьев и травы, Зигмунд вытер всем этим грязь с окровавленного лица и выругался.
— Ну что за непруха такая? Это тупые геройские выродки должны были подохнуть, а не моя святая братва! И где теперь всё моё добро, а? Опять, как в начале всей этой лоховской беготни между городов… Это что же, я снова гол как сокол? А?
Дела шли скверно. Он дважды потерял приспешников, его минивэн с тщательно и кропотливо собранным добром тоже был кем-то освоен неизвестно где, в баке морковного пикапа не осталось и капли бензина, до стоянки у марка Патрик еле добрался накатом, благо в том месте проспект шёл чуть под горку. И схрон в самом марке, оставленный им и командой перед бегством из города (в машину всё нажитое не влезало), до которого он так надеялся добраться, теперь, походу, был окончательно потерян. И вот как теперь выбираться из этого стрёмного места? Даже его, Зигмунда, любимый орден, больно коловший грудь, чем держал всегда в полезном нервном тонусе, бесследно канул в подземелье. Нет, конечно, ему стоило быть благодарным тварям, разломавшим основание шахты лифта и устроившим под ней какое-то мягкое вонючее логово, набитое доверху тряпками и матрацами, натащенными из марка. И что лифт застрял где-то наверху. Зигмунд сплюнул, выпрямился и огляделся вокруг. Перспектива всё так же казалась безрадостной. Какой-то поганый грязный сквер, сплошь заросший чахлыми тополями, отвратные зелёные скамейки с облупившейся краской, пыльная куча мусора возле брошенной стройки поодаль, от которой остался покосившийся ржавый стальной каркас. Рядом с этим скелетом громоздилось что-то бесформенное, прикрытое большим строительным тентом, а вокруг по всему скверу были зачем-то расставлены мерзкие резные деревянные фигурки сказочных персонажей на бетонных постаментах вдоль прогулочных дорожек — какая пошлость! Он уже ненавидел всеми внутренностями этот проклятый, бесконечно унылый Ромов. Ни единого повода для веселья, и ночка на носу грядёт бессонная, а он и так уже вдоволь напрыгался.
Что-то всё же смутило его взор, и Зигмунд опять посмотрел в глубину сквера. То бесформенное нечто, что лежало (стояло?) рядом со стройкой в тени деревьев, было настолько тяжёлое, что сломало своим весом один из довольно крепких тополиных стволов. Оно как-будто упало с неба. Словно в такт его мыслям, грязно-серый тент, лежавший сверху, неожиданно задрался от сильного порыва октябрьского ветра, и Зигмунд обомлел, не веря своим глазам.
— Ого… Это уже кое-что! Это ведь не то, о чём ты подумал, Патрик?
Еще раз воровато оглядевшись, Зигмунд, кривясь от боли в избитом теле, как мог быстро преодолел пару сотен метров до объекта своего внимания и отбросил тент, оказавшийся не чем иным как огромным парашютом. Под ним красовался целёхонький пятитонный армейский бронированный вездеход «Барс».
— Крас-савец… Вот это спасибо, армия! Жмурам ведь уже не понадобится.
Мародёр, сжав зубы, чтобы не завыть от боли, сдёрнул с корпуса парашют, проверил, что тросы его были нормально отстрелены от корпуса при посадке, и, открыв водительскую дверцу, залез внутрь броневика. Он осмотрелся и присвистнул. Всё, что ему было нужно сейчас, присутствовало и даже больше. Три укороченных «калаша», ящик с патронами к ним, десятка три боевых сухих пайков, две огромных фляги с водой и с десяток маленьких, аптечка. И чай! Ароматный, нет, благоухающий цейлонский чай в пакетиках. Чёрт побери, настоящий! Почему-то именно эта находка обрадовала Зигмунда даже больше, чем фляжка со спиртом, найденная в бардачке. Оказывается, он вот уже, пожалуй, сотню лет не пил настоящего чая, всё больше какую-то безвкусную ароматизированную бурду, а тут всякой элитной солдатне его закладывают в пайки. Дрожащими от усталости руками он вскрыл греющий пакет и сунул в него фляжку с водой.
Некоторое время Зигмунд неподвижно сидел, откинувшись, в кресле водителя и отдыхал. Он с шумным хлюпаньем, иногда болезненно морщась, потягивал запёкшимися потрескавшимися губами из железной кружки терпкий горячий напиток и наслаждался неожиданной находкой, ощущая бодрящее тепло, бегущее по ублажённому телу.
Внезапно он ощутил какое-то движение снаружи. Зигмунд чуть приподнялся, выглянул на улицу сквозь лобовое стекло и обомлел. Весь проспект, насколько видел глаз, был заполонен невесть откуда взявшимися серыми. Они двигались по направлению к площади и (Зигмунд осторожно, стараясь шевелить одними глазами, оглянулся) исчезали в чёрных дырах широких входов в оллмарк. Патрик быстро запер все двери и схватил один из автоматов, но это оказалось лишним. Даже ближайшие серые не обращали на броневик никакого внимания и целеустремлённо двигались дальше к какой-то неведомой цели.
Зигмунд не знал, сколько прошло времени, пока он неподвижно сидел, пережидая чудовищный живой поток монстров снаружи. Наконец, в сгустившихся сумерках, количество серых, тащившихся по проспекту уменьшилось, но во множестве появились те розоватые прозрачные твари, одна из которых чуть не убила его тогда, у дороги. Патрика передёрнуло. Что-то особенное натворили там эти смотрящие, раз тут случилось такое шествие, — подумал он. Наконец и розовые демоны почти исчезли с улицы. Его взгляд упал на защитный козырек от солнца. Он быстро откинул его и с удовлетворением поймал в ладонь увесистый ключ.
— Ну что же… Надо выбираться, любимец богов. Вряд ли тут стоит ещё что-то ловить. А с этим «барсиком» мы ещё наделаем великих дел…
Словно в ответ на его слова, снаружи, вдоль бесконечно прямого проспекта, плавно зажглось автоматическое уличное освещение, подобно ночной взлётной полосе, будто указывая Зигмунду верный путь.
Двигатель завёлся с пол-оборота и уверенно заурчал своими шестью литрами. Датчики на приборной панели показали, что все системы в норме и оба бездонных бака полные до горловин. Мародёр усмехнулся, откусил кусок галеты из пайка, включил передачу и надавил на газ. Тяжёлая махина незаметно для себя окончательно сломала жалобно треснувший ствол голого тополя и, небрежно смяв чугунную оградку сквера, выкатилась на проезжую часть опустевшего освещённого проспекта.
— Благодарю тебя, Господи! — крикнул в окно Зигмунд, бросив прощальный взгляд на пустынную площадь, за которой высилась громада оллмарка, и быстро уносясь в туманную даль освещённых улиц. — Я знал, что ты любишь меня!..
Едва броневик, басовито урча и поднимая в воздух облака пыли с мостовой, скрылся из виду, в сумрачном небе над городом вдруг возникли две яркие точки. На какое-то время они словно замерли на месте, увеличиваясь в размерах, а затем с огромной скоростью устремились вниз, падая прямо на центр города. Спустя мгновение, став похожими на кометы с огненными хвостами, они одновременно и наискосок вонзились в здание Ромовского марка, кишащее серыми и пятнашками. Раздался мощный оглушительный взрыв, и огромное облако поглотило рушащийся монолит и окружающие этажки. В небо поднялся белёсый гриб и осветился далеко вверху лучами закатившегося солнца. Спустя какое-то время облако рассеялось, оставив после себя на центральной площади руины, кучи обломков и мусора, из которых кое-где вырывались языки пламени и поднимались густые столбы дыма. Вскоре на город опустилась ночь, и, впервые за многие дни, принесла покой уходящим за горизонт бесконечным рядам пустых чёрных этажек.