Никола Тесла. Безумный гений
Шрифт:
Шерф долго раздумывал над тем, к кому обратиться в первую очередь, и в конце концов решил посоветоваться с Фрицем Ловенштейном. Молодой человек решил, что отправится к нему на следующее утро, а если Фриц еще не оправился от потрясения, хорошенько его встряхнет и заставит выложить все как на духу. А дальше он уж как-нибудь справится сам.
* * *
Никола лежал на кровати в полутемном номере и старался сфокусировать зрение на затейливом узоре викторианских обоев. Скользил взглядом, словно кончиком пальца, по прихотливым завиткам, не позволяя глазам охватывать картину больше, чем в несколько сантиметров. Это изматывающее упражнение помогало ему справиться с болью и отвлекало от мыслей о будущем.
Взгляд Теслы путешествовал по лабиринту туго переплетенных линий из одного угла комнаты в другой. На один ряд уходило примерно девяносто минут и девять секунд. Это число делилось на три, а стало быть, служило добрым предзнаменованием. Никола, не прерываясь, прошел три ряда и сделал паузу, чтобы выйти в холл по естественной надобности. Потом, совершенно опустошенный столь ничтожным усилием, повалился на кровать и снова принялся разглядывать обои.
На вторые сутки, когда пробивавшийся сквозь тяжелые гардины дневной свет начал меркнуть, беднягу наконец сморил сон.
Никола не заметил, что заснул, не почувствовал, когда веки сомкнулись и узор на обоях исчез во тьме. Переход от яви ко сну был таким плавным, что он ничуть не удивился, увидев над собой ночное небо.
Сквозь полупрозрачную дымку виднелся сверкающий звездный купол. Никола попытался отыскать знакомые созвездия, но его отвлекло едва заметное движение где-то на краю зрения. Сердце Николы тревожно заныло; из тумана навстречу ему плыла Карина. Миг – и она оказалась рядом. Все вопросы и сомнения были забыты, а страхи утратили силу.
– Где мы? – прошептал Тесла.
– Нигде, – улыбнулась девушка. – Это сон.
Внезапно Николу ослепила нестерпимо яркая вспышка, за ней последовал оглушительный грохот. Когда к изобретателю вернулись слух и зрение, Карина была в его объятиях. Он чувствовал, как руки девушки обвивают его шею, и готов был поклясться, что это по-настоящему.
Карина рассмеялась, и от этого смеха по спине у Николы побежали мурашки. Он робко коснулся ее щеки и в тот же миг оказался на кровати в гостиничном номере. За окном стемнело, свет не горел, но рисунок на стене был виден так четко, будто его освещала дуговая лампа. Перепутанные линии разомкнулись, открывая запрятанные между собой цветные пятна.
Тесла без труда понял, что она хотела сказать: «Восприятие цвета зависит от длины световых волн. Подобно тому как звуковые волны порождают звуки разных частот, волны света передают различные оттенки».
А коль скоро звуковые и световые волны сопоставимы, у каждого оттенка есть музыкальное выражение. Комбинируя тона в аккорды, можно создавать музыку цветов.
У обоев на стене было свое звучание, собственная музыка. Тесла пробежался глазами из одного угла в другой и расслышал песню узоров. Он окинул взглядом комнату, ища другие цвета и орнаменты: все они пели. Одни выводили божественные мелодии, другие – дьявольскую какофонию. Одни издавали звонкие птичьи трели, другие гремели торжественными хоралами.
Никола забрался в кресло-качалку и приник к окнам-глазницам, готовый внимать музыке цвета. Через несколько дней, разгадав все тайны темного номера, он решил отправиться на поиски других узоров. Для этого подойдут витрины, решил Тесла. Еще можно посмотреть в парке. Да и просто задрав голову, можно услышать симфонию бездонной синевы и тяжелых туч.
Охота за цветом помогла Николе вернуться к жизни. С мелкими делами и толпой соболезнующих справлялся автомат. Ему снова и снова приходилось отвечать на одни и те же вопросы, в сотый раз объяснять, что компания и вправду не была застрахована, и читать в глазах собеседников, что подобная беспечность достойна и не такой жестокой кары.
Автомат не чувствовал боли и легко сносил удары, пока его хозяин внимал песне цвета, купаясь в океане удивительных образов, о существовании которых никто даже не подозревал. Никола ни за что не спутал бы эти картины с действительностью, но не переставал удивляться их свежести и реальности.
Очередное возвращение в мир живых оказалось таким резким и внезапным, что Николу пробрала дрожь. Автомат как раз сидел на скамейке в парке и кормил голубей. И вдруг перед ним предстал Джордж Шерф. Взгляд молодого ассистента лучился таким восторгом, что Тесла догадался, в чем дело, еще до того, как тот заговорил:
– Сэр! У нас получилось! У вас получилось! Поздравляю! Помощь придет! Нашлись люди, которые все понимают! Они не дадут вашей работе пропасть!
Найденного Шерфом благодетеля звали Стэнли Адамсом. Он согласился дать сорок тысяч на первое время и помочь обустроить новую лабораторию. Мистер Стэнли заявил, что протянуть руку помощи Николе Тесле для него большая честь. Обещанная сумма готова и ждет в его нью-йоркской конторе.
У благотворителя было одно-единственное условие: Тесла должен быть взять на работу в новую лабораторию его сына.
– Если честно, – признался Шерф, – я уже дал согласие от вашего имени, потому что этот Адамс может решить любую проблему. А если не может, значит, никакой проблемы нет! – Он усмехнулся собственной шутке.
Воодушевленный и тронутый заботой Шерфа, Никола пригласил младшего товарища на праздничный ужин. Пробыв весь вечер в реальном мире, он ни разу не почувствовал боли. Шерф оказался отличным другом, именно таким, о каком изобретатель порой мечтал, тайком наблюдая за людьми. Возможно, таким другом ему мог бы стать брат Дане. Хоть Джордж и был на десять лет моложе, в его обществе Тесла чувствовал себя под надежной защитой и не тревожился о будущем.
* * *
Подготовка новой лаборатории заняла не одну неделю. К счастью, изрядную часть забот можно было без опаски взвалить на плечи автомата. В те дни Никола особенно сильно страдал от переизбытка энергии. Все его чувства были мучительно обострены. Николу оглушал витавший над толпой шепоток, а человеческие запахи в хорошо протопленном помещении могли довести до обморока. Чтобы избавиться от излишков энергии, изобретатель подсчитывал число сделанных за день шагов, стараясь, чтобы окончательная цифра с учетом последнего шага, который он делал перед тем, как лечь в кровать, делилась на три. В этом не было ни малейшего смысла, но он чувствовал, что так надо.