Николай II (Том II)
Шрифт:
Среди малахитовых и ляпис-лазуревых ваз ровной походкой удалялся от своих слуг всех рангов Государь Император.
Ему на язык почему-то привязалось пятистишие саддукея из пьесы, которое он вполголоса повторял себе в усы, словно маршируя под него:
И эта же толпа, за Ним сегодняБежавшая как за своим Царём,Боготворившая Его, поверитПосмевшим19
– Корнета графа Петра Лисовецкого – к адъютанту полка! – громко прокричал дежурный по манежу, где Пётр вёл занятия с новобранцами своего эскадрона. Одним махом Пётр спрыгнул с коня, бросил поводья своему вестовому Чайковскому и легко взбежал на второй этаж главного здания казарм, где в штабе полка, рядом с денежным ящиком, был стол адъютанта.
Отрапортовав штаб-ротмистру как полагается, Пётр продолжал держаться по стойке «смирно».
– Вольно, корнет!.. – махнул рукой штаб-ротмистр, но садиться не пригласил. Пётр понял, что либо будут распекать за какое-то упущение по службе, либо пошлют куда-нибудь с пакетом или приказанием. Вышло, слава Богу, второе. – Получена телефонограмма от начальника гвардейского корпуса генерал-лейтенанта Владимира Михайловича Безобразова: «Корнету графу Лисовецкому прибыть к четырём часам в таб гвардейского корпуса, Дворцовая площадь, 4», – сообщил адъютант полка.
Пётр остался стоять в недоумении, поскольку штаб-ротмистр Сашок Стахович, сын бывшего командира их полка, зачитав приказ, и дальше повёл себя слишком официально, хотя в Офицерском собрании они сидели рядом за обеденным столом и были друзьями. Сашок тоже казался очень удивлённым. Немного расслабившись, он потёр себе переносицу и уже другим, добрым и задушевным тоном сказал:
– Пьер, ты чего-нибудь натворил? Сознайся!.. Или, может быть, кого-нибудь не того на дуэль вызвал? Ведь кровь-то у тебя горячая!..
– Сашок, клянусь, что ничего такого за собой не знаю, – удивился Пётр. – Вот те крест! – Он истово перекрестился.
– Ну, Бог даст, ничего страшного не будет… – посочувствовал Стахович, щёлкнул крышкой брегета и добавил: – Ого, уже третий час… Возьми штабной мотор, а то не успеешь к сроку. Я распоряжусь… Если всё обойдётся – с тебя дюжина шампанского…
…Тяжёлая, но хорошо смазанная дубовая дверь главного подъезда штаба легко отворилась, и корнет очутился в высоком вестибюле, где сильно пахло паркетной мастикой. Старик швейцар в форме Преображенского полка принял шинель уланского корнета и, проявив осведомлённость, показал ему на лестницу в бельэтаж, сказав:
– Ваше благородие ждут-с в первом кабинете направо-с…
Пётр, не перестававший удивляться всю дорогу до Петербурга, от надежд на лучшее перешёл к пессимистичному взгляду на вызов сюда, в святилище самых главных богов гвардии.
За высокой дверью морёного дуба сидел у стола адъютант командующего корпусом в полковничьих погонах Семёновского полка. Посмотрев на напольные часы в углу комнаты, он отложил газету, которую просматривал до прихода Петра, встал со своего места и протянул корнету руку для приветствия. Пётр, который было встал во фрунт, удивился радушию незнакомого ему высокого чина и с мальчишеским смущением пожал руку полковнику.
– Мы ведь в гвардии все свои!.. – объяснил свой демократизм полковник, но Петру почудился в его тоне какой-то особый интерес к своей персоне.
Полковник без стука отворил дверь в глубине кабинета, более похожую на шкаф, вошёл внутрь и сказал кому-то:
– Корнет граф Лисовецкий прибыл, ваше высокопревосходительство…
– Пгоси! – раздался низкий грассирующий голос.
С любезным поклоном полковник пропустил Петра внутрь кабинета.
Размеры помещения были внушительны, а обстановка составляла стандартный набор предметов – предел мечтаний высшего слоя российской военной и гражданской бюрократии. В дальнем от входа углу, за массивным дубовым столом с резьбой, еле виднелся невысокого роста генерал-лейтенант, весь заросший волосами, с какими-то шишками на лице, раздутый синеватый нос которого свидетельствовал о десятилетиях его поклонения Бахусу.
Перед столом, в дубовом с кожей кресле, сидел прямой начальник Петра, генерал-майор свиты Его Величества командир лейб-гвардии уланского Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны полка князь Сергей Константинович Белосельский-Белозёрский.
Оба генерала вытянули шеи, чтобы из своего далека разглядеть красавца корнета, остановившегося в дверях.
Между ними и юношей был длинный-предлинный дубовый стол с массивными кожаными стульями вдоль него. Панели из морёного дуба, которыми были покрыты стены, за исключением одной, на которой висели несколько карт Европейской России, поглощали много света, падавшего от бра и двух медных люстр с лампочками Эдисона в виде свечей.
– Корнет, идите сюда, к нам! – позвал Белосельский-Белозёрский. По его тону Пётр заключил, что грозы с громом не будет, и, чеканя шаг, как на параде, приблизился к начальству. Он приготовился отрапортовать командиру корпуса о своём прибытии, но тот опередил его, махнул рукой и велел «рапорт отставить!».
Затем кряжистый Безобразов встал, обогнул свой стол и оказался лицом к лицу с юношей. В руках у него была коробочка. Генерал-лейтенант её открыл, достал какой-то знак и прицепил его к лацкану мундира Петра. Корнету было неудобно скосить глаза, чтобы разглядеть знак, и он вытаращил их на командира корпуса.
– Поздравляю! – пробасил Безобразов и пожал руку Петру. – А теперь отметим это дело и расскажешь, как тебе посчастливилось получить столь редкое отличие – Императорский знак в честь 300-летия Дома Романовых… Немногие члены Государственного совета получили такой, а в гвардии ниже полковника – никто…
Генерал-лейтенант хлопнул в ладоши. Казалось, прямо из стены возник лакей с подносом, на котором стояли шесть бокалов шампанского. Безобразов взял два себе, лакей два поставил перед князем и два – на краешек стола у того места, где стоял третий, пустой стул.
– За Государя и Дом Романовых! – провозгласил тост командир, и офицеры стоя приложились к бокалам. – А теперь рассказывай, почему Государыня Императрица Александра Фёдоровна повелела вставить твоё имя в списки представленных к этому знаку! – пробасил Безобразов.
– Ваше высокопревосходительство, ума не приложу, как это получилось… – искренне удивился Пётр. – И видел-то я Её вблизи только один раз… – Он снова пожал плечами.
Князь Белосельский-Белозёрский нахмурил вдруг лоб от умственного усилия, а потом, как старый царедворец, пришёл к выводу: