Николай II: жизнь и смерть
Шрифт:
Убитый император отбрасывал тень мученичества на детей. Алексей и сестры могли тоже стать «живым знаменем». Мог ли не думать об этом тот, кто когда-то оценил «удачный» ответ Нечаева.
Так, приговаривая себя к смерти, Николай приговорил и всю Семью.
Видимо, заодно (ужасно писать это) была определена участь Эллы и всех алапаевских узников. И, конечно же, условились о щекотливом вопросе: как объявить о расстреле. Наверное, тогда уже было решено: официальное сообщение должно касаться только Николая. И родилась эта ужасная формула — кровавый каламбур — «семья эвакуирована в надежное место». Возможно, она принадлежала язвительному
Да, расстрел Семьи должен был пока оставаться секретом, но секретом Полишинеля. Троцкий прав: Ленин знал — опасность расправы за кровавое деяние должна была сплотить ряды большевиков в эти ужасные для революции дни.
При этом, предвидя возможный крах, правительство, конечно же, пожелало остаться непричастным к расстрелу. Решение о казни должно было исходить от членов Екатеринбургского Совета. Это было полезно: у казнивших царя уральцев оставалось только два выхода — победа над белыми или смерть.
Но, в отличие от кровавых романтиков Троцкого и Зиновьева, Ленин был прагматиком. Казнь царя и Семьи должна свершиться только в одном случае: если падет Екатеринбург. Иначе Романовы должны были по-прежнему оставаться козырной картой в будущей Игре с великими державами.
Видимо, тогда и был продуман механизм: сигнал к началу казни Семьи не должен был исходить от яростных уральских революционеров. Он должен быть подан извне. Кем? Это мы узнаем позднее.
Таковы должны были быть результаты этой беседы. И Ленин не мог не чувствовать ее исключительность: июль — страшный месяц для революционеров. В июле был когда-то казнен Робеспьер, повешены пятеро декабристов… И вот в июле наступал час возмездия. Сыну того, кто когда-то убил его брата. Вековая охота революционеров за русскими царями заканчивалась…
Видимо, обсуждение участи царя вызвало у Ленина определенные ассоциации. Во всяком случае, в эти дни, когда вокруг все рушилось, он вдруг заинтересовался исполнением «Декрета о снятии памятников в честь царей и их слуг» (9 июля он настойчиво ставит этот вопрос на Совнаркоме).
С удивительным энтузиазмом борется Ленин с каменными изваяниями Романовых.
Из воспоминаний коменданта Кремля П.Малькова:
«А вот это безобразие не убрали… — Ленин указал на памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича… Ильич ловко сделал петлю и накинул на памятник. Взялись за дело все, и вскоре памятник был опутан веревками со всех сторон. Ленин, Свердлов, Аванесов… и другие члены ВЦИК и Совнаркома… впряглись в веревки, налегли, дернули, и памятник рухнул на булыжник…» (Фантастическая картина!) Уже после смерти Ильича традиция продолжится. При уничтожении Вознесенского собора Кремля вскроют саркофаги, разденут останки спеленутых московских цариц и свалят их на телегу. И повезет их лошадка — через древнюю Кремлевскую Ивановскую площадь. На одной телеге — мать и жена Ивана Грозного, жены первых Романовых, мать Петра Великого. Через дыру по доскам спустят их в подвал Судной (!) палаты.
Впрочем, через семьдесят лет начнут сбрасывать с пьедесталов уже памятники Ленину: насмешница-история!
Но вернемся в 1918 год. В Москве заканчивалась мучительная июльская неделя. Голощекин возвращался в Екатеринбург. Ильич уехал за город. Выходные дни он провел в Кунцеве — вместе с женой и сестрой. Он отдыхал.
ГЛАВА 14. Приготовление к убийству
В Екатеринбурге, в ожидании возвращения Голощекина, уже шла подготовка к концу Романовых.
4 июля состоялась смена коменданта. Авдеев смещен, и комендантом стал чекист Яков Юровский. Одновременно заменена вся внутренняя охрана внутри дома. Но внешняя охрана из приведенных Авдеевым злоказовских рабочих осталась.
Остался и муж сестры Авдеева, водитель автомобиля при доме — Сергей Люханов.
Внутри дома появились незнакомые светловолосые молчаливые молодые люди. Это были новые «латыши» из ЧК. Они заняли весь нижний этаж. И — ту комнату.
Николай сразу почувствовал: пришел «черный человек» — теперь скоро… Его Игра, его ловушка сработала.
Юровский вошел в Ипатьевский дом в облике избавителя. Сначала он был врач. Теперь он борец с бесчестным воровством.
Он сообщает Николаю о бесконечных хищениях прежней охраны. В саду отыскали закопанные серебряные ложки. Они торжественно возвращены Семье.
Но заодно переписано имущество. Естественно, только для того, чтобы узнать размеры хищений. Эту перепись начали с драгоценностей.
«Романовы арестованы, и они, конечно же, не должны носить драгоценности, такова участь всех арестантов, — объяснял Юровский, — пока не должны». И это «пока» опытный чекист ловко ввернул в разговор… Пока. Пока не наступит развязка.
Но царь понял: пока не решится его участь. И, конечно же, поверил. Этот скрытный и притом такой доверчивый человек не знал лозунг великих революций: «Грабь награбленное». Ему показалось, что между ним и этой столь непонятной ему властью впервые возникло понимание. Город падет. И они решили отнять у него жизнь. Но при этом, естественно, они должны отдать Семье в целости и сохранности то, что ей принадлежит: драгоценности. Неясно, где им придется жить после. И на что им придется жить. Он был отец семейства, он обязан был думать об их будущем. Он был рад этому негласному джентльменскому соглашению…
Из дневника: «21 июня. Сегодня произошла смена коменданта. Во время обеда пришли Белобородов и др. и объявили, что вместо Авдеева назначается тот, которого мы принимали за доктора, — Юровский. Днем до чая они со своим помощником составляли опись золотым вещам: нашим и детей. Большую часть (кольца, браслеты) они взяли с собой. Объяснили тем, что случилась неприятная история в нашем доме… Жаль Авдеева, но он виноват в том, что не удержал своих людей от воровства из сундуков в сарае».
Юровский оценил его доверие. Он не стал даже проводить обыск, чтобы не спугнуть этой веры. Впрочем, зачем ему было обыскивать их сейчас, когда можно будет обыскать после.
Но Аликс не поверила новому коменданту. Она не верила ни единому их слову. И она была счастлива, что так предусмотрительно укрыла все самое ценное.
«21 июня (4 июля), четверг, — записывала она. — Авдеев смещен, и мы получаем нового коменданта (однажды он уже приходил — осматривал ногу Бэби). С молодым помощником, который показался более приличным по сравнению с другими — вульгарными и неприятными… Все наши охранники внутри сменены… Затем они велели нам показать все наши драгоценности, которые были на нас. Молодой (помощник) переписал их тщательно и затем они их забрали (куда, зачем, на какой срок, не знаю). Оставили только 2 браслета, которые я не смогла снять».