Николай II
Шрифт:
Действительно, развивая промышленность, власть старалась не допустить разрушения крестьянского общинного уклада и уничтожения сословного характера землевладения. Парадокс заключался в том, писал Ю. Б. Соловьев, что самодержавие боролось «с утверждающимся капиталистическим укладом в сфере политики», создавая «ему оранжерейные условия в области экономики», при этом ограничивая и стесняя развитие капитализма в деревне. В подобных условиях будущее поместного дворянства не вселяло оптимизма — «благородные» землевладельцы в большинстве своем не смогли приноровиться к новым методам хозяйствования, средства рационально использовать не умели и в итоге оказались заложниками мирового аграрного кризиса, низшая точка которого пришлась на 1893–1895 годы. Год от года диспропорция между промышленным и сельскохозяйственным производством увеличивалась. Мощный промышленный подъем 1893–1899 годов, с которым было тесно связано и железнодорожное строительство,
На фоне промышленного роста, политические последствия которого только начинали определяться, Николай II должен был не столько продолжать, сколько развиватьсоциально-экономическую политику своего отца и определять соответствующую ей идеологию.Однако необходимых знаний и опыта у молодого царя не имелось, разговоры о его неподготовленности в 1890-х годах получили широкое распространение (неслучайно еще в 1893 году ходили упорные слухи, что он не хочет царствовать и упрашивает Александра III не передавать ему скипетр). Такое отношение к царю, пишет В. С. Дякин, придавало значительное влияние «и другому фактору, давнему источнику беспокойства — общепризнанному ничтожеству, малокалиберности и просто некомпетентности лиц, составляющих правительственную среду». И хотя эта среда в 1890-е была вовсе не «ничтожной» и «малокалиберной», слухи делали свое дело, противопоставляя «власть» (олицетворенную монархом) и «общество» (обыкновенно ассоциируемое с земскими деятелями и представителями «свободных профессий»)…
Ко времени смерти Александра III политические симпатии его сына не были известны широким кругам русской общественности, он был «закрытой книгой» для тех, кто не видел в предшествовавшем царствовании исторических перспектив. То, что Николай II молод, внушало оптимизм, ведь молодость, как правило, не ассоциируется с идеями «консервации». Так думали многие, в том числе и Лев Николаевич Толстой. В том же 1894 году, вскоре после восшествия на престол Николая II, он начал писать рассказ-сказку с характерным названием — «Молодой царь». Это незавершенное произведение можно считать напутствием великого писателя последнему самодержцу России. Сюжет его прост: царь, только что вступивший на престол, решил, устав от трудов праведных, устроить себе в рождественский сочельник, вечером, отдых. Накануне он много работал с министрами: утвердил изменение пошлины на заграничные товары, поддержал продажу от казны вина и новый золотой заем, необходимый для конверсии, одобрил циркуляр о взыскании недоимок, указ о мерах пресечения сектантства и правила о призыве новобранцев. Наконец царь освободился, вернулся в свои покои и стал с нетерпением ждать прихода супруги. Однако пока ждал — уснул. Его разбудил некто — «он»,кого царь ранее не знал.
По ходу рассказа становится понятно, что Толстой под видом этого неизвестного хотел показать Христа. Христос провел царя по различным местам, показав, к чему приводит исполнение его распоряжений, — к убийству на границе несчастных контрабандистов; к повальному пьянству в деревнях, где люди уже перестают быть людьми, теряя человеческий облик; к притеснениям неправославных христиан; к насилиям и смертям невинных в ссылках. После всего увиденного, проснувшись в слезах, молодой царь в первый раз «почувствовал всю ответственность, которая лежала на нем, и ужаснулся перед нею». В беспокойстве он вышел из своих покоев и в соседней комнате увидел старого друга своего отца. Тот попытался убедить его, что все не так уж плохо, что не надо преувеличивать собственную ответственность. «И ответственность на вас только одна — та, чтобы исполнять мужественно свое дело и держать ту власть, которая дана вам. Вы хотите добра вашим подданным, и Бог видит это, а то, что есть невольные ошибки, на это есть молитва, и Бог будет руководить и простит вас».
Услышав это, молодой царь обратился с вопросом к жене, а та не согласилась с царедворцем. Обрадовавшись сну, увиденному супругом, она («молодая женщина, воспитанная в свободной стране») признала, что ответственность, лежащая на царе, — ужасна. «Надо передать большую часть власти, которую ты не в силах прилагать, народу, его представителям, и оставить себе только высшую власть, которая дает общее направление делам». Завязался учтивый спор: с царицей не согласился царедворец. Но царь вскоре перестал слышать спор, внимая голосу «спутника в его сне». Тот убеждал царя, что он прежде всего человек, у которого помимо царских есть и человеческие обязанности, вечные — «обязанность человека перед Богом, обязанность перед своей душой, спасением ее и служения Богу, установлением в мире Его царства».
«И он проснулся. Жена будила его, — завершал свое повествование Толстой, замечая: — Какой из тех трех путей избрал молодой царь, будет рассказано через 50 лет».
История рассудила иначе — уже через несколько месяцев Толстой убедился, какой путь избрал молодой царь. Наивные представления писателя о супруге самодержца как о женщине, желавшей насадить в России европейские свободы и права, также не оправдались. Сейчас, зная историю последнего царствования, даже удивительно читать о подобных надеждах. Однако задним умом быть крепким несложно. Не будем забывать, что современники «молодого царя» могли только мечтать, рассуждая о возможных сценариях будущего. Молодость Николая II давала им такую возможность.
Конечно, если юноша и не имеет ответа на вопрос «Что делать?», то, по крайней мере, он задается вопросом иным — «С чего начать?», по ходу жизни и накопления опыта научаясь преодолевать возрастной максимализм. Но все это — в теории. Российская практика в очередной раз доказала исключительную важность субъективного фактора в истории. Библейский Екклесиаст был, безусловно, прав — все возвращается «на круги своя», часто (добавим уже от себя) даже незаметно для современников. Да и было ли чему возвращаться? Надежда на изменение направления политического «ветра» после октября 1894 года была столь же обманчива, сколь и вера в то, что желание все оставить «как раньше» вполне осуществимо. Сохранение «формы» порой вводит в заблуждение относительно будущего «содержания». Но большое видится на расстоянии. Всему свой черед. Иллюстрацией сказанному и стала история России — от воцарения Николая II и до первой революции 1905 года.
Начало этого пути — речь, произнесенная молодым самодержцем 17 января 1895 года; речь, обозначившая его как политика — в данном случае неважно, самостоятельного или нет. Понять ее, правильно оценить — значит выйти на вопрос о том, как понимал Николай II идею самодержавия, и более широко, на проблему самодержавия как стержневого принципа российской государственности. Но об этом чуть позже.
Речь, произнесенная царем 17 января 1895 года в Николаевском зале Зимнего дворца, была ответом на верноподданнический адрес, подготовленный тверским земством в самом конце 1894-го. Проект адреса отредактировал Ф. И. Родичев, впоследствии — один из наиболее активных деятелей партии конституционных демократов (кадетов). Часть гласных отказалась его подписать, но большинство все-таки дали согласие на то, чтобы документ был преподнесен самодержцу. Ничего крамольного в нем не содержалось, хотя земцы подчеркивали, что государь — первый слуга народа, и заявляли о существовании средостения (то есть бюрократии), отделявшего государя от народа. В адресе также выражалась надежда на то, что соблюдение законов в России будет обязательным для всех, и для представителей власти, что права отдельных лиц и общественных учреждений будут незыблемо охраняться, причем эти учреждения получат возможности и права выражать свое мнение.
Об адресе узнали до того, как депутация выехала в столицу, и министр внутренних дел И. Н. Дурново заранее известил ее членов, что Ф. И. Родичев и А. А. Головачев (также принимавший активное участие в составлении документа) не будут допущены к государю. Таким образом, приветствовать Николая II позволили только предводителю Осташковского уездного дворянства Уткину. Уже в Петербурге Уткин встретил «недружелюбное отношение к себе других депутаций и так был взволнован, что, поднося хлеб-соль, уронил их и поднес пустое деревянное блюдо». В дальнейшем все подписанты получили высочайший выговор, а Родичева лишили права участвовать в каких-либо общественных собраниях, земских или сословных. По мнению одного из земцев-тверичей И. И. Петрункевича, речь самодержца явилась ответом на этот адрес «и предупреждением всем другим, чтобы они не якшались с тверяками». Что же сказал царь в ответ на скромное приветствие земцев, лишь намекнувших на желательность большего сотрудничества короны с выборными элементами общества? Его речь, произнесенная перед представителями дворян, земств и городов, была проста и безыскусна.
Вот она: «Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств. Верю искренности этих чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что Я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его Мой незабвенный покойный Родитель» [45] . Вот и все. Не смейте думать, что государь изменит самодержавному принципу — этот принцип останется таким же, каким был до того — при Александре III. Эстафета власти — в руках преемника и единомышленника покойного правителя. Это — политическое credo.С ним не поспоришь.
45
Полное собрание речей императора Николая II: 1894–1906. СПб., 1906.