Николай II
Шрифт:
Конечно, черносотенцы были политическими единомышленниками Николая II, утверждая, что Россия не нуждается в партиях и законодательной Думе. Но единомышленники — это не «партийные соратники». Лидеры черной сотни полагали, что если коленопреклоненно попросить царя, то Россия легко вернется в прежнее состояние. Николай II, сожалевший о сделанных в революционные годы уступках, был более трезв. По мнению исследователя С. А. Степанова, «вряд ли можно утверждать, что Николай II считал необратимыми свершившиеся перемены. Но он пытался в первую очередь уберечь оставшуюся у него власть и сдерживал нереалистические поползновения своих союзников». В столыпинскую эпоху, после государственного переворота 3 июня 1907 года, крайне правые не сумели вписаться в политическую систему, одним из архитекторов которой и был премьер. «В то время как политическое половодье бурлило и выплескивалось через узкое третьеиюньское русло, они вели бесконечные споры о том, можно ли восстановить
Споры спорами, в нашем случае интереснее отметить единомыслие «союзников» с царем по принципиальному вопросу — о самодержавии. Неслучайно, по словам Витте, вся система государя состояла в качании на политических качелях, на одной стороне которых находился «порядочный, но недалекий Столыпин, а на другой — негодяй, тип лейб-кабатчика Дубровин». Когда власть окрепла, а революционная волна пошла на убыль, Николай II изменил тактику, вновь вернувшись к идее личного общениясо своим народом. Полтавские торжества, проходившие летом 1909 года, в 200-ю годовщину победы войск Петра I над шведами, предоставили образец для встреч с крестьянами, инсценированных Министерством внутренних дел в 1911 году (в Харькове и Чернигове) и в Беловежской Пуще годом позже. Однако, по мнению Р. Уортмана, «восторг, вызванный полтавскими торжествами, лишь четче размежевал монархию с новой политической нацией».
Воистину так! Новая политическая нация для Николая II была чем-то инородным, опасным, не «истинным». Он, царь, должен быть единственным предметом национальных чувств, ни Дума, ни сановники не могут и не должны с ним конкурировать. 26 июня 1909 года царь провел в оживленной беседе с полтавскими мужиками более трех часов, оставшись в восторге от встречи. На следующий день, 27 июня, за завтраком Николай II произнес речь, в которой ни разу не упомянул ни правительство, ни Думу, уповая на «единение царя с народом» и вновь подтверждая личный характер собственного правления. Как здесь не вспомнить, что приемы многочисленных черносотенных делегаций являлись результатом недоверия, которое испытывал царь к депутатам Государственной думы. В народных избранниках, вспоминал генерал А. А. Мосолов, он видел представителей не народа, а интеллигенции. Крестьянские делегации — совсем другое дело. С ними царь встречался охотно, говорил подолгу и приветливо, не утомлялся. «Так было на полтавских торжествах».
В те годы царь все более идентифицировал себя со своими предшественниками, вдохновлялся их успехами, начал даже осознавать себя военным вождем — по образу Петра I и Александра I. В это время царь часто говорил, что в случае войны возьмет на себя роль главнокомандующего. В начале 1911 года планировалось проведение в Зимнем дворце военной игры с картами под руководством Николая II. Лишь вмешательство великого князя Николая Николаевича, полагавшего, что игра может поставить всех в неловкое положение, заставило царя отказаться от этой затеи.
Итак, «национальный сценарий» восстановлен, вера в народ — подтверждена. После 1911 года не стало масштабного и яркого Столыпина, «заслонявшего» самодержца. Николай II мог тешить себя надеждой на восстановление старых политических «форм». Своеобразным напоминанием об этом можно считать открытие в Москве в мае 1912 года перед храмом Христа Спасителя памятника императору Александру III. Монарх изображался сидящим на троне, с царскими регалиями и в короне. Р. Уортман пишет, что «памятник отражал представления Николая II о том, что божественное предназначение, которое царь обретает во время коронации, — это единственный источник самодержавной власти». Власть царя сакральна, ибо он — помазанник Божий; коронация — религиозное действо. Памятник должен был стать зримым доказательством этой важной для царя мысли. Потому он и приехал в Москву, в которой не был с 1903 года!
Вера Николая II в свои «сакральные» права, сочетавшаяся с убеждением в преданности ему «простого народа», искусно поддерживалась «верноподданнической» прессой, в то время много писавшей о государе — надежде земли. Пример сказанному — опубликованное в день рождения Николая II стихотворение некоего священника Ев. Б. под характерным названием — «Боже, Царя храни!».
Солнышко майское ясное С неба лучи свои льет; Звон колокольный торжественный В храм призывает народ. В день Государя рождения, Бога — Владыку моля, В тихой молитвенной радости Слилась родная земля. Жизни Всесильный Подателю, Дай, чтоб Помазанник Твой навеки Царствовал долго во здравии, Волей Твоей Всеблагой! Трон Его — Предков наследие, — Славы России залог, Молим:Итак, царь — хранитель народного счастья, гарант светлого будущего своего народа. Революция прошла — и все стало как прежде. Но отвечал ли народ взаимностью? Блажен, кто верует! Даже православные епископы были далеки от безоглядной веры в «простой народ», откровенно предупреждая о возможных трагедиях грядущего дня. Патриархальная связь с монархом-отцом была разрушена.
В те же годы официальных празднеств и торжеств епископ Екатеринославский Агапит (Вишневский) прислал в Святейший синод отчет, в котором характеризовал моральное состояние своей паствы:
«В религиозно-нравственном отношении, — пишет владыка, — прихожан епархии можно разделить на три группы. К первой категории,к сожалению, очень малочисленной, принадлежат люди русско-православного мировоззрения и старинного домостроевского уклада жизни. Занимаясь хозяйством, трудясь из-за материальных интересов не менее других, они, однако, подобно Аврааму, ясно сознают и постоянно помнят, что на земле сей они только „странники и пришельцы“. А потому не прилепляются к земному шару всей душой. Думают о Боге и о спасении своей души, о райских блаженствах святых и об адских мучениях грешников, хотя и представляют себе все это довольно грубо и материально. Люди эти честны, трезвы и целомудренны. Имеют в сердце своем страх Божий и каждый шаг свой делают осмотрительно, стараясь проверить его с своим упованием. <…> Сектантов и разных современных вольнодумцев отрицают всей душой, считая их хуже язычников, и за великий грех почитают входить с ними в общение. <…> Но с другой стороны, если из этой категории уклонится кто-либо в сектантство, то уже делается сектантом-фанатиком, упорным и непримиримым врагом Православия.
Вторая категорияприхожан — категория, по численности своей самая большая. Это люди земли, „сыны человеческие“, с головой ушедшие в житейскую суету сует. Землякак главный источник их существования, и „душа“,в известном смысле известной земельной единицы, служат главным предметом их дум и разговоров, основным мотивом их поступков и деятельности. Верят эти люди в Бога, вечную загробную жизнь, верят в Церковь и во все церковные обряды. Но вера эта у них очень неясная, какая-то туманная, расплывчатая, перепутана с преданиями глубокой старины и с суевериями, а потому не проникает глубоко в их жизнь и не имеет на нее нравственного влияния. В жизни, в своих отношениях к миру и к близким люди эти не руководствуются религиею, а всегда поступают по житейским расчетам и соображениям. С утра до вечера, и в будни, и в праздники они всегда в труде, в хлопотах, в суете и работе. Им „всегда некогда“, все не время, все недосуг. Храм Божий они посещают, но исправно только по большим праздникам, в воскресные же дни — изредка. <…> К духовенству относятся почтительно, но официально. <…> Пьянства, воровства и других грубых, наглядных пороков среди категории этой не замечается. Но ложь, всякие обманные ухищрения и вообще недобросовестность среди них — обычные явления. В сектантство из этой категории уклонений почти не бывает. <…>
Наконец, третья категория.Это, в большинстве своем, молодое поколение, невоспитанное, необузданное, беспринципное, которого коснулся современный тлетворный дух отрицания и сомнения, дух гордыни и неповиновения. Под влиянием новых идей, усердно распространяемых и левою прессою, и брошюрами, и ораторами революционного направления, а в особенности под влиянием порнографической лубочной литературы, современная молодежь исповедует только „культ плоти“ и делается совершенно индифферентной к религии вообще. Более того, делается кощунственно-неверующей, дерзкой и нахальной. Не хочет верить ничему святому, духовному, вечному, считая все это „выдумкою попов“ и правительства ради корыстных целей и порабощения простого темного народа. Над духовенством смеются и издеваются, при встрече с ним демонстративно не желают поклониться и вообще стараются держать себя вызывающе. Не признают и родителей своих и вообще авторитета старших. Пьянствуют, развратничают, хулиганствуют. В храм являются очень редко, разве только в самые большие и торжественные праздники: в Пасху, храмовый день, Рождество Христово, Новый год, Крещение. <…> Хозяйственным, земледельческим трудом заниматься они не любят. Стараются находить для себя более легкий труд и веселую компанию товарищей. Мечтают о новой революции, от которой ждут для себя „земного рая“, то есть всяческих благ и удовольствий для тела, а главное — ничегонеделания(курсив мой. — С. Ф.).