Николай Негодник
Шрифт:
— С пьянкой и мордобоями?
— А что, вешать лучше?
— Лучше. И другим наука.
— Это еще вопрос… — Базека мягко ударил лапой о лапу. — Давай спорить, что все в срок успеем сделать без репрессий?
— Давай, — согласился Николай, которому и самому надоела затянувшаяся шутка. Глупая, честно признаться, шутка. Как, врочем, и любая, в которой немалая доля истины. — Только под твою ответственность.
— Мою? — Кот искренне удивился и округлил глаза. — Это почему под мою? У нас монархия или как? Ты, Николай Васильевич, назначен князем-ампаратором,
Самодержавная рука сгребла со стола самый тяжелый предмет, и в Базеку полетел малахитовый чернильный прибор — хитрое сооружение, совмещенное с пепельницей, огнестрелом и зажигалкой. Кот не стал уворачиваться, а взглядом остановил массивный предмет и водрузил на место.
— Ага, и так умею… Ну чо. Грамоту с полномочиями дашь? В трех экземплярах.
— В трех-то тебе зачем?
— Один мне, другой Годзилке, третий союзникам отдам. И это… распорядись тонны две зерна выделить.
— На самогонку? Не дам! И какие еще союзники?
— Да так… — Базека взял несколько листов бумаги и протянул князю. — Есть тут один малый народец… беженцы от гастрономического геноцида.
— Ладно, уговорил. Чего писать?
— Как всегда, что-нибудь с угрозами, да не мне тебя учить… «Челом бьет» и точка с запятой не нужны. Написал? Господи, медленно-то как… Готово? Печати я сам поставлю, у меня свои такие же есть.
— Чего-о-о-о???
Глава 13
А ровно через неделю, аккурат в Троицу, когда город празднично украсился березовыми ветками, и добрые люди собирались за столами, вернувшись из церкви, Татинец опять посетил посланец небес. Все в том же белом хитоне и с огненным мечом в руке, он полетал над столицей, благословил увиденных внизу прохожих и уже привычно направился к княжескому терему. На этот раз без театральных эффектов в виде падающих звезд — просто и спокойно влетел в окно, сбив при этом с ног служанку с подносом жареных в сметане карасей.
— Помяни, Боже, царя Давида и всю кротость его! — Патриарх Савва перехватил поудобнее тяжелый пастырский посох и приготовился отразить внезапное нападение.
— Подождите, это свой! — Шмелёв поднял руку, останавливая занесшего дубину дважды полковника Лешакова. — Да точно говорю, свой!
Ангел поднялся, отряхивая надетый поверх хитона стилизованный под кирасу бронежилет:
— Что это было?
— Наверное, это было вкусно, — Николай подошел к гостю, но обниматься на радостях не полез. — Израил Родионович, какими судьбами?
— Теми самыми, неисповедимыми, как пути, — Изя привел себя в относительный порядок и церемонно поклонился присутствующим: — Здрасти! Яночка, вы все так же великолепны… Юрий Всеволодович, мое почтение… Святейшему Патриарху аналогично… Товарищ полковник…
— Дважды полковник, — ревниво поправил Лешаков.
— Конечно-конечно… Я имел в виду, что ваш товарищ, оборотень Август фон Эшевальд, будет полковником.
— А я?
— Генералом, не меньше. А в будущем — маршалом! — Израил удивленно покрутил головой: — А где представитель устаревшего религиозного культа?
— Серега, что ли?
— Ну не я же…
— Да на Трезве он. Готовится, копает — все, как в прошлый раз и договаривались.
— А, так вот кто там копошился.
— Что, видел?
— Ну! — Ангел поискал взглядом карту. — Ага… глядите, вот здесь идет наша первая линия обороны, так? Так! И если противник проходит слегка подготовленное предполье, то попадает сюда, правильно?
— Больше некуда, — Шмелёв забрал у Израила карандаш и вручил взамен вилку. — Пойдем за стол, праздник у нас сегодня.
— Я в курсе, — отмахнулся тот. — Не мешай.
Коля пожал плечами и отошел от гостя к накрытому столу. И что там думать, если междуречье Трезвы — единственное место, где может пройти большое количество конницы. Да с обозом и стенобитными машинами. Или те уже потом собирают, перевозя только важные детали? А без разницы. Мелкие отряды еще с относительным комфортом просочатся по берегу Шолокши — правому, так как болотистый и низменный левый вообще непроходим, но крупные только там, по ровному, как лысина старого князя, водоразделу.
Сама речка Трезва получила название в насмешку. Начиналась верстах в десяти от Суровы, старшей своей сестрицы, и бежала она на закат, вихляясь из стороны в сторону, подобно пьяной бабе, и подобно ей же, верст через триста поворачивала обратно. Да так заблудила по дороге, что устье от истока оказалось в половине дня пути. Одно слово — Трезва.
Собственно, на этом княжеские географические познания о той местности заканчивались, да и те были почерпнуты из прочитанной в будущем книги. Самому побывать на месте предстоящего сражения не удалось — просто некогда. Вот волхвы к природе ближе, особенно многомудрые, так пусть Серега и занимается фортификацией. Заодно и дисциплину у леших подтянет, пока их командующий в столице важные вопросы решает.
— Глорхи-нойон сейчас здесь! — Израил воткнул вилку куда-то в Булгарское ханство, где она пропала с тихим звоном. — И спешат сюда!
— Точно?
— Точнее не бывает, — заверил ангел. — Два часа назад над ними пролетал.
— Что, прямо вот так? — удивилась русалка. — Без маскировки?
— Обижаете, Яночка. Кочевники уверены, что видели перед собой злобного и страшного демона кенгуру, перебежавшего через дорогу. Дурная примета, между прочим — две недели в архивах копался.
— И?
— И теперь у них одна дорога, на Трезву. Страшная вещь — средневековое суеверие.
Патриарх, до того молча сидевший за столом, тут же откликнулся:
— Суеверие — грех. А ты тому потворствовал.
Израил Родионович удивленно переглянулся со Шмелёвым и спросил:
— Василич, у тебя что, пацифисты рулят?
Савва сурово нахмурился, глянул из-под нахмуренных бровей, но пояснил:
— Я в божественном смысле. Убивать врага можно и нужно, но подталкивать к греху — нет.