Николай Негодник
Шрифт:
Но вот, наконец, и долгожданный отдых, а то в полдень даже в глубоком овраге, прикрытом от солнца почти смыкающимися наверху деревьями, стало жарко.
— Доспехи не снимать, огня не разводить. — Маркиз отдал очередное распоряжение. Излишнее, но очень уж нравилось руководить.
Мог бы и не напоминать — самостоятельно разоблачаться долго и трудно, а выполнять для своих пусть и соратников, роль слуги и оруженосца было ниже рыцарского достоинства. Так и с огнем… Когда в отряде двенадцать графов, восемь баронов, один виконт и только два простых однощитовика, разве может кто-то из блестящего общества развести
Сам командир неторопливым шагом отправился к ближайшим кустам — поразмышлять о превратностях военной судьбы, способах заточки полуторных мечей, о тактике и стратегии. И новых задачах, которые поставит перед оружейниками по возвращении из похода со славой и богатством. Особенно с последним. Пусть голову ломают, как всё устроить так, чтобы отправление некоторых надобностей не представляло собой соревнование с этими самыми надобностями в скорости. И не всегда в пользу рыцаря.
Ди Мьянетта наслаждался прохладой и покоем, отгоняя злых комаров березовой веточкой, когда отблески пламени среди кустов привлекли его внимание. Маркиз отбросил приготовленные заранее лопухи и поспешил в сторону временного лагеря, завязывая на ходу тесемки штанов. Потом остановился, хлопнул себя по лбу и вернулся к сложенному кучей железу. Долго, с пыхтением и ругательствами, влезал, словно устрица в раковину (если бы устрицы умели так отчаянно ругаться), путаясь второпях в ремешках и застежках. А тут еще подарок — только и мелькнула среди зарослей жирная спина здоровенного суслика, уносящего боевой шлем.
— Это виконт де Теофаль костер развел, больше некому, — бормотал на ходу маркиз. — Только у него странная плебейская привычка думать о всех. Доли лишу негодяя! Или вызову на поединок.
Но на этот раз командир отряда ошибался — сегодня виконт не был ни в чем виноват.
…Небольшая прогалина на дне оврага была озарена ярким неземным светом, а весь рыцарский отряд стоял на коленях, склонив головы, и часто-часто крестился. А над всем этим возвышался ангел в сверкающих одеждах, с пылающим мечом в руках и праведным гневом на лице.
Привлеченный громким топотом и хрустом веток под ногами небесный воин повернул голову и строго посмотрел на маркиза:
— Вот он собственной персоной, предводитель сатанинской рати!
— А в чем дело? — опешил ди Мьянетта. — Сам Авиньонский Папа…
— Молчать, я спрашиваю! — Ангел рявкнул так, что упало несколько коней. — Это моя привилегия — отвечать вопросом на вопрос! На колени, мерзавец!
Ноги маркиза подкосились сами собой, и он рухнул там, где стоял, в щедро рассыпанные конские яблоки. А небесный посланник продолжил прерванную проповедь:
— И еще раз повторю, несчастные… вы продали души свои! Ибо только наущением врага рода человеческого могу объяснить ваше появление в этих краях. Скорблю! Да, я очень скорблю о потерянных для вечного блаженства душах. Кто-нибудь подскажет умному мне, как цвет ивропского рыцарства смог оказаться на побегушках у каких-то там кочевников? И горечь наполняет сердце… горечь за потомков героев, остановивших бесчисленные орды Атиллы и Мойдодыра! А сейчас, когда новая Орда стоит на пороге, благодать покинула вас, оскорбленная алчным блеском в глазах ваших и жаждой наживы, лезущей геморроем из тел ваших. Прислушайтесь к своим чувствам!
Рыцари прислушались. Да, эта самая жажда многим мешала спокойно сидеть в седле.
— И еще раз повторю для бестолковых — именно сатана наущает вас нехорошему. Ибо только таким способом он подготавливает человека к содомскому греху — сначала немочи телесные, а потом и ропот на Господа! Помните поучения преподобного Тимура Султановича?
Ответом — тишина. Пришлось цитировать самому:
Все суета сует, а, в общем, Как сказал Экклезиаст: «Тот, кто на Бога ропщет, Тот, ребята, педераст!»Виконт де Теофаль, стоя на коленях, скосил глаза на графа де Суиза и на всякий случай отполз в сторону, стараясь не поворачиваться к нему спиной. В последнее время именно упомянутый граф часто роптал на провидение, забросившее его в эту глушь. А если учесть взгляды, бросаемые на великолепные прадедовские доспехи… Вдруг не на них, а… И только ангел открыл истинное, достаточно гнусное лицо негодяя, так долго притворявшегося надежным соратником. А на самом деле — протииивный!
Многие прославленные воины, прочувствовавшие всю глубину падения и разверзнувшуюся у ног адскую бездну, плакали навзрыд, сраженные красноречием посланца небес. И только опытный командир не оставлял некоторых сомнений.
— Позвольте, — робко возразил маркиз. — Наша миссия получила благословление…
— Сатаны! — перебил ангел и в гневе взмахнул мечом.
— Но Авиньонский Папа…
— Вздор, полный и архиглупый вздор! Неужели вас родной отец подговорил продать души дьяволу? Кстати, он что, общий? Вы все братья?
— Не-е-е…
— Так почему… Ах, вот это о чем. Тем более вздор и ересь, лишь подтверждающие сделку с нечистым. Копыто ему целовали?
Ди Мьянетта вспомнил церемонию лобызания туфли, странную ее форму, и утвердительно кивнул.
— А я про что говорю? И сколько посулили за отказ от вечного спасения?
— Серебром… по весу каждого.
— Вот оно! Вот оно — еще одно доказательство козней отца лжи. Иуда за предательство получил меньше, и это если учесть — КОГО он предал!
Тут железные нервы маркиза не выдержали груза открывшейся истины. И он зарыдал. Осознавая и ужасаясь.
— Плачьте громче, — подбадривал ангел, прохаживаясь среди коленопреклоненных рыцарей. — Только слезы очистят ваши души от скверны и ненужных сомнений. И в знак глубочайшего раскаянья — посыпьте пеплом главу свою. Да разожгите наконец костер, дебилы!
Два брата-близнеца, Роберт и Огюст де Биле, с готовностью бросились собирать хворост, и уже через час процедура покаяния была почти закончена. Граф де Суиза первым вспомнил о своей фляге, к которой так и не прикоснулся с начала привала, и потянулся к ней. Виконт де Теофаль успел перехватить руку соратника на полпути к цели и взглядом указал на приближающегося ангела.
— Только что покаялся и опять грешить? — Во взгляде небесно голубых глаз ясно читалась укоризна.
— Я вот только…