Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах
Шрифт:
– Давай второй.
Очередь опять молчит. Отчасти потому, что народ у нас все же очень терпеливый, отчасти потому, что каждый, наверное, думает про себя: «Ну, кто не без греха». Да… А этот, в кепочке, доел второй шашлык и говорит:
– Давай третий.
Тут самая передняя гражданка не выдержала.
– Послушайте, товарищ, – говорит, – это уже свинство! Ну сколько можно? Ну один, ну два, но не три! Я полтора часа отбухала на солнце, а теперь должна ждать! Что – этот гражданин привилегированный или красивее других?
– Зачем
– Что-то он не похож на грузчика! – замечают из очереди. – Ишь, выфрантился!
– А он сегодня выходной, – поясняет один из подручных.
Ну, ладно. Опять замолчали. Раз грузчик – это понять можно. У нас ведь людям лишнего объяснять не требуется. Черт с ним, пусть этот грузчик нажрется своих подопечных шашлыков – мы не облезем.
А грузчик между тем прикончил третий шашлык и говорит:
– Давай четвертый.
Жора Виноградов позади меня захлебывается:
– Ах, наглец! – и тычет в спину кулаками. Я повернулся, схватил его за плечи.
– Жора! – говорю. – Тише! Меня-то не калечь – я тут при чем?
Но у него уже глаза стеклянные, и он, кроме этого выходного грузчика, никого и ничего не замечает. А грузчик, видать, насчет дипломатии ни в дугу – никак не может оценить обстановку. Утерся и говорит:
– Давай пятый!
…Короче – на седьмом шашлыке все и произошло. Задние поднаперли, передние не удержали, а может, не захотели удерживать – жаровня перевернулась, шашлыки – в разные стороны, угли на землю. Там кто-то необутыми ногами по углям прошелся – и, боже мой, что началось!..
Милиционер прибежал, а кого забирать – не знает, все же голые. Ну, он схватил этого будто бы грузчика – как одетого. И еще одного постороннего товарища замел – при галстуке и лицо довольно интеллигентное.
Мне лично за все это сделалось стыдно – за это, в общем-то, стихийное недоразумение и мое невольное в нем участие.
ТЕАТР НАЧИНАЕТСЯ С ВЕСТИБЮЛЯ
– Все! – стукнул ладошкой по столу Миша Побойник. – Завтра же идем в театр!
– Верно! – поддержал его я. – А то живем, понимаешь, как свиньи. От всех веяний отстали. Два выходных нам дали, как людям. А мы куда их? То в «Подснежник», то в «Березку», то в «Незабудку», то в этот… как его…
– Точно… в этот, – покаянно моргнул Миша.
– Надо же – два года в театре не были!
– Я – три, – сказал Миша.
– И никаких откладываний на завтра! – заявил я. – Сегодня же пойдем. Немедленно!
– Сегодня? – растерялся Миша. – Тогда вот что: сейчас хватаем такси, рвем домой, быстренько гладим штаны, бреемся, надеваем галстуки…
Через какой-нибудь час – выбритые, отутюженные, при галстуках – мы, вытягивая от нетерпения шеи, медленно переступали ногами в солидной и воспитанной театральной очереди. Билетерши в дверях не оказалось. Вместо нее усатый гренадер с обтянутыми ляжками рвал билеты, а корешки колол на трехгранный штык.
– Елки-палки! – от восхищения замотал головой Миша. – В «Березке» ты такое увидишь?!
– Хе! – сказал я. – Нашел, что вспоминать!
Дальше, в глубине вестибюля, стояли три румяные девушки в сарафанах и средняя держала на вытянутых руках хлеб-соль. Ну, девушек этих с хлебом-солью мы обошли. Черт его знает, может, начальника какого ждут на спектакль, а мы тут выпремся. Миша только, глотнув слюну, сказал:
– Между прочим, старик, с этой самодеятельностью мы сегодня останемся без ужина. Чувствуешь?
– Чувствую, – огрызнулся я. – Говорил тебе: не возись со штанами. Сходил бы в неглаженных – не облез, Зато успели бы забежать в «Незабудку» – перекусить.
Миша хотел чтото ответить, раскрыл рот и – оцепенел. Возле колонны четвертая девушка торговала настоящими блинами. Некоторые загодя пришедшие зрители уже наедались ими, держа в руках бумажные тарелочки.
– Еще есть время, – толкнул я застывшего Мишу. – Возьмем по парочке.
– Зачем по парочке, – очнулся Миша. – Возьмем по четыре. Блины – это вещь… под водочку. Так они не идут.
– Господи! – сказал я. – Что ж ты топчешься?! Давай тогда бегом – на второй этаж, в буфет. Выпьем по стаканчику – и сюда, закусывать.
– Ты что, тронулся?! – вытаращил глаза Миша. – Там же дикая наценка. Театральная. В буфет ему, пижону, – когда гастроном в трех шагах.
Мы кинулись к выходу.
– Браток! – сказал Миша, хватая гренадера за рукав. – Выпусти нас! Смотри – мы даже не одетые. Только доскочим тут в одно место – и сразу назад.
– Нельзя, товарищи, не положено, – нахмурился гренадер.
– А ты будь человеком! – сказал Миша.
– Все, все! Через пять минут начало!
– Товарищ! – взмолился я. – Посмотри – из нашей форточки уже дым идет! – я ткнул пальцем в окно на какую-то дымящую трубу. – Мы утюг дома забыли!
– Ладно, – сдался гренадер. – Только по-быстрому…
В театральном буфете, куда мы скоро прибежали, было уже проще. Два стакана томатного сока, хоп, хоп! – и тара подготовлена. Конечно, в домашних условиях делаешь по-другому: сначала льешь водку, а уже сверху томатный сок. Но в театре – не дома. Театр, в этом смысле, имеет свои недостатки.
– Ну, – оказал Миша, катнув под столом пустую бутылку. – Быстро вниз, а то блины расхватают.
Блины внизу не расхватали, однако продажу их уже закончили, поскольку звенел как раз третий звонок.
– Дочка! – отчаянным голосом сказал Миша. – Мы эту постановку уже видели. Там первое действие – мура, мы сразу на второе пойдем.
– Нельзя, мальчики, – улыбнулась продавщица. – Запрещают нам здесь. Или ждите антракта, или поднимайтесь в буфет. Какая вам разница – блины-то все равно оттуда.