Никто, кроме президента
Шрифт:
Лаптева все не было. Скрываясь за деревьями, я рассмотрел этот заросший пятачок и понял, что место для убийства меня – супер, нарочно не придумаешь. Круглая грибница спального жилмассива вроде и рукой подать. Но от нее удобный проход к метро и к автобусам – левее, через детскую площадку; оттого прохожий, срезающий тут путь, редок. А еще рядом рычит автострада, которая съест любой звук. Хоть из автомата пали, никто не услышит.
Ну где же вы, господин Лаптев? Опаздывать невежливо.
Чекист объявился минуты за полторы до назначенного времени. Для киллера, пришедшего по мою голову, это было верхом беспечности: осматривать место он не стал, хорониться за ветками не подумал. Просто вышел на полянку, высмотрел пенек посуше, сел и закурил. Видимо, он полагал Каховского совсем уж простенькой целью.
Какое
Я обошел поляну по широкой окружности, очутился в тылу у Лаптева… и едва проделал этот нехитрый трюк, как увидел, что я тут не один: метрах в десяти впереди меня такой же обходной маневр крадучись совершал белесый затылок.
Вот так сюрприз! Выходит, беспечность была мнимой, ловким фокусом для отвода глаз. Макс, не будь дурак, прискакал сюда с боевым напарником. Один, значит, будет заговаривать мне зубы, а второй шлепнет бывшего олигарха – и галочку поставит в списке.
Блондин приостановился, чуть повернул голову в сторону шоссе – и я тотчас же узнал этот профиль! Узнал эти плотно сжатые губы и напряженный прищур, хотя раньше видел их не более секунды.
От злости я сразу взмок. Сердце мое трепыхнулось где-то в районе желудка. Ладонь сама собой обхватила рукоятку «стечкина», большой палец плавно нащупал и тихо взвел курок: между мною и Лаптевым стоял тот самый белобрысый. Водитель «Форда». Вчерашний убийца Дениса Ларягина.
Все сошлось. Теперь уж никаких сомнений – они оба заодно. И приехали они сюда не по тыквам стрелять.
Я тихонько сдал назад, держа оружие наготове, а блондинистый затылок, наоборот, переместился поближе к Лаптеву.
Дальше произошло странное. В руке у блондина тоже возник пистолет, с черной нашлепкой на дуле. Но вместо того, чтобы дождаться явления Каховского, водитель «Форда» сквозь просвет между стволами деревьев стал тщательно выцеливать Лаптева. Не в забаву, а взаправду: курок был уже взведен! И поза блондина – левая рука согнута в локте, правая на сгибе левой – меньше всего походила на шуточную… Что они мне тут разыгрывают?
Наверное, шум и рычание автострады на мгновение стихли. Или, может, у Лаптева были глаза на затылке. Но только чекист развернулся на пеньке в направлении белобрысого. И сказал самым что ни на есть благодушным тоном:
– Сергей Михайлович, ау, идите сюда, я тут!
Вряд ли убийца Дениса был моим двойным тезкой. Скорее, Лаптев решил, будто это я выбираюсь к нему на поляну. Тогда, выходит, он не знает о блондине? Тогда, получается, убить хотят не меня? И сейчас застрелят – его, Лаптева?!
Прежние мои догадки разметало ко всем чертям. Что делать? Что?!
Мне оставалась секунда, чтобы принять решение.
Меньше секунды.
48. ФЕРДИНАНД ИЗЮМОВ
Вы встречали когда-нибудь бога-погорельца? Нет? Тогда разувайте глазки: вот он перед вами, любуйтесь на здоровье! Бог-клошар, бог-бомж, бог-люмпен – это все я, я, я, Нектарий Погорелый, бывший Светоносный, ныне Закопченный! Бог без крыши над нимбом. Бог-голодранец в рубище от Версаче. Бог с пригоршней праха вместо надежды. Давайте же, коллеги, веселитесь, потешайтесь над маленьким бездомным богом! Над богом золы, угольков, дыма и головешек! Смейтесь над нищим величьем и задерганной честью! У щуки есть заводь, у улитки раковина, у горлицы гнездо, у лисы нора, у пса конура, у мента будка, у индейца вигвам, у скифа курган – и лишь я, бог-бродяга, не имею даже дырявого шатра!..
«Ну, положим, на шатер, даже не дырявый, бабок у тебя хватит, не прибедняйся, – сухо заметил мой внутренний голос. Он у меня просыпался редко и терпеть не мог поэтических истерик, пускай и мысленных. – Только на хрена тебе сдался шатер? Ты бог или цыганский барон? Если бог, устрой своих в гостиницу! Шевелись, нектарья морда, а не то последних учеников растеряешь!»
Я обозрел пепелище. Дом успел превратиться в кирпичный череп с темными глазницами окон, с выбитой челюстью двери. От черного скальпа насквозь прогоревшей крыши тянуло тонкой химической горечью, зато низкий дымок, который шел прямо из окон руины, был сладок и приятен: вместе с нашими книгами, нашей мебелью и общим гардеробом, вместе с дорогими моему сердцу фенечками и глубоко нелюбимым кухонным натюрмортом огонь напоследок пожрал наш полугодовой запас ароматических трав. Обитель Света умерла с достоинством, про себя растрогался я. Она даже не воняла.
Сильно поредевшая гвардия моих верных адептов – те, что были менее стойки и недостаточно преданны, давно дали деру! – сгрудилась возле бывшего входа в бывшую обитель. Дрожа на ветру в своих легких, не по сезону, и перепачканных гарью хламидах, ученики трепетно-молчаливо взирали на меня. Умная толпа не клянчила у Нектария немедленного чуда. «Чудо есть нонсенс божий, а не ежечасный его промысел, – сто раз втолковывал я адептам. – Бог не вправе управлять чудом, словно возница лошадью, он вправе лишь силою духа приближать его, ожидая, пока воля земная соединится с волей небесной и вместе они замкнут цепь причин и следствий». Вышколенная паства понимала, что раз уж высокая сила духа их возлюбленного божества Нектария не сумела остановить разор в момент погрома, то едва ли бог вернет им былую гармонию Света прямо сейчас, просто вложив два перста в обгорелую электрическую розетку. Адепты безгласно взывали об ином. Они хотели не только убежища для тела, но и высокой идеи, способной одухотворить плоть в трудную минуту. Они желали верить, что все имеет смысл. Если я предстану перед ними жалким и хныкающим божком, если я стерплю и прощу недругов, то очень скоро остатки паствы брезгливо отвернутся от меня. Нытиков могут пожалеть, но не возлюбить. Слабость и вялость, незлобивость и смирение годятся для бесплатной раздачи в качестве бонуса – когда всего другого тоже завались. Но как товар первейшей необходимости они не стоят ни копейки. В пиковой ситуации Нектарий Светоносный должен быть подобен Шестому американскому флоту: гордому, неотступному, решительному и беспощадному к врагу.
– Дети мои! – тихо и проникновенно завел я, рассчитывая повышать голос по ходу проповеди. – Благословенные Светом о мои ученики! К вам обращаюсь я, бог Нектарий, в час испытаний!..
Жаль, что сгорела моя парадная бело-красно-золотая божеская униформа, а теперешний мой цивильный прикид не добавляет мне величия. Но куда деваться? Сойдет и так. Храм оставленный – все храм, кумир поверженный – все бог! Да и какой гад посмеет вякнуть, будто я повержен? Мигом глаз вырву и в жопу засуну.
– Там, наверху, – продолжал я, сурово ткнув пальцем в небо, – есть мнение, будто высшая добродетель – подставить левое ухо, когда тебе зазвездили в правое. Кое-кто там даже уверен, что одним покорным овцам божьим достанется царствие Небесное, а буйным волкам божьим – шиш с растительным маслом. Что ж, его право так думать, а наше право, о бесценные мои ученики, – с этим конкретно не соглашаться. Ибо всякому деянию свой черед: есть время расслабляться и есть время собираться. Была пора, когда вы паслись с миром; но пришла пора, когда долг овец – вырастить клыки и когти, превратившись в волков. Дряблость и кротость больше не пропуск на пути к Свету. Либо мы будем съедены неприятелем, либо сами съедим неприятеля…
С каждой новой воинственной фразой, бьющей точно в цель, я радостно замечал, что харизма моя ничуть не затупилась. Враги сожгли родную хату, а божеской харизме хоть бы хны: сверкает пуще прежнего! С лиц моих адептов начали выветриваться тоска и уныние. Один за другим ученики подобрались, приободрились, втянули животы и выпятили груди колесом – насколько им позволяли хламиды. В свою очередь и я подзаряжался от них энергией, избавляясь от первоначального пессимизма. Когда ты выбрал правильный тон, всякая чушь обретает глубокомыслие и весомость. Главное, быть громче, решительней, просветленней! Что, мы с вами погорели? Да, в каком-то смысле. Но разве мы первые? Коперник, Ян Гус и московский Манеж тоже когда-то горели. И вошли в анналы… Что, в огне зазря растаяло добро? Не-е-е-е-ет! Понапрасну ни зло, ни добро не пропало. А как они пропали? Ну? Пра-виль-но: с поль-зой! Теперь весь комплект старой дряни заменим на новый… Что, нам сейчас плохо? Пусть! Замечательно! Прекрасно! Это очень хорошо, что пока нам плохо! По Третьему закону Ньютона, враг поимеет от нас столько же, а еще полстолька мы добавим по Первому закону Нектария.