Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство
Шрифт:
– Я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое попозже, – сказал Амани. – Постарайся быть поаккуратнее и не пролей чай на мебель твоей матери.
Зазвонил телефон, и, когда Амани поднял трубку, я понял по его голосу, что он говорит с мамой.
– Нет, любимая, – уверял он ее. – Он жив и здоров. Я дал ему тостов и чая, и теперь он как новенький.
Неужели она поверила, что, наконец, убила меня? Не поэтому ли она уехала и отправила Амани проверить, как там я?
– Когда он приедет? – спросил Амани. – Через пятнадцать минут? Ладно… Нет, я уверен, что теперь он
Он оглядывался на меня, пока говорил, как будто предупреждал о чем-то, и я все сильнее убеждался в том, что он добр со мной по какой-то причине, что у него есть какие-то планы на мой счет.
– Пошли со мной, – сказал Амани после того, как повесил трубку, и мы направились наверх, в спальню, и у меня замерло сердце от мыслей, что он собирается со мной делать. Я стоял в нескольких шагах позади него, чтобы успеть отпрыгнуть, если он повернется и захочет ударом столкнуть меня с лестницы, но Амани продолжал притворяться, что хочет быть со мной добрым, как будто мы были на одной стороне. В спальне он достал мою школьную форму и сказал надеть ее. Я не понимал зачем, ведь в тот день я не собирался идти в школу, но подчинился в любом случае. Когда я оделся, Амани отвел меня в мамину комнату.
– Садись на кровать, – приказал он, и я подчинился, опасаясь, что мать может неожиданно вернуться и застать меня здесь, но в то же время ужасно страшась не подчиниться Амани.
Потом я услышал, как кто-то постучал во входную дверь.
– Оставайся здесь, – сказал он. – И чтобы ни звука!
Я услышал внизу голос другого мужчины, когда Амани впустил его. Их отдаленные голоса и смех вызывали у меня мурашки, очевидно, они не хотели, чтобы я услышал, о чем они говорят, как будто заключали сомнительную сделку. Я сидел в ожидании на краешке кровати, потом услышал на лестнице шаги, и дверь открылась. Вошел низкий мужчина, с толстым пузом и редкими волосами. Футболка была слишком коротка для него, а брюхо свисало над ремнем. В руках у него была большая черная сумка.
– Привет, приятель, – сказал он. – Меня зовут Дуглас. Я твой друг. Можешь звать меня дядя Дуглас.
Я пытался найти за ним Амани, но того и след простыл.
– Хочешь конфетку? – спросил Дуглас, закрывая за собой дверь. Я осторожно кивнул, и он положил мне в руку какое-то драже, которое я разжевал и быстро проглотил, чтобы никто не успел его отобрать. Конфета была вкусной, и мои слюнные железы снова заработали на полную мощность.
– Уау? – Он удивился моему рвению и усмехнулся. – Понравилось, да?
Дуглас дал мне еще одну конфетку. Я не мог понять, почему он так добр ко мне, но не собирался упускать шанс бесплатно поесть конфет. Он совсем не казался мне агрессивным, так что я немного расслабился.
– Тебе не о чем волноваться, – сказал Дуглас. – Я здесь, чтобы помочь тебе.
В этот момент Амани высунулся из-за двери, и я подумал, что он услышал последнюю фразу и собирается избить гостя.
– Все в порядке? – спросил он.
– Да, конечно, – ответил Дуглас. – Он отличный парень.
– Ну хорошо, – осклабился Амани, показывая все свои огромные зубы. – Я оставлю вас двоих наедине, чтобы вы получше узнали друг друга.
В моей голове вертелось столько мыслей, что я не мог сосредоточиться ни на одной из них или понять, что здесь происходит. Я чувствовал опасность, но не мог понять, откуда она исходит. Мама могла быть такой же милой иногда, но снова превращалась в чудовище в мгновение ока. А что, если дядя Дуглас поступит так же, если я скажу что-нибудь не то, или не так на него посмотрю?
– Ух, ты такой славный парень, – говорил Дуглас, и от его слов я испытывал приятное чувство гордости. Я не привык к комплиментам. – Давай сыграем в веселую игру?
Прошло очень много времени с того раза, когда кто-то проявлял ко мне такой интерес или был со мной так добр. Никто не предлагал мне играть после папиной смерти. На самом деле мне даже запрещали даже думать о чем-то подобном. Дуглас сел на кровать рядом со мной и начал меня щекотать. Потом дал мне еще конфету. Когда он оказался совсем близко, я почувствовал, как от него плохо пахнет – смесью застоялого пота, неприятного запаха изо рта и нестиранной одежды, – но мне было не привыкать к неприятным запахам. После трех дней, проведенных в подвале, от меня тоже пахло далеко не альпийской свежестью. Пошарив в своей сумке, Дуглас достал камеру.
– Можно я сделаю несколько твоих фотографий, чтобы показать своей жене? – спросил он. – Ты не против?
Я кивнул, и он дал мне еще одну конфету. Мне вполне нравилась идея пофотографироваться. Папа тоже фотографировал меня, когда был жив, потому что гордился мной и хотел показать мои фотографии другим.
– Тогда ляг на кровать, – сказал Дуглас.
Я лег, размышляя о том, что, возможно, меня собираются усыновить и поэтому он хочет показать жене мои фотографии. Мне нравилась эта идея. Все что угодно, лишь бы избавиться от мамы.
– Здесь жарко, почему бы тебе не снять свой джемпер? – Дуглас помог мне стянуть джемпер через голову и расстегнул несколько пуговиц на моей рубашке. – Так лучше, – сказал он, дав мне еще одну конфету. – Давай-ка посмотрим, успеешь ли ты снять рубашку и штаны, пока я считаю до десяти, – продолжил он. – Если успеешь, я дам тебе еще конфет.
Я провел так много лет в одних трусах, что мне не показалась странной эта просьба. Конфеты, вдобавок к чаю и тостам, заметно улучшали мое состояние. Дуглас сказал мне немного попрыгать на кровати для еще нескольких фотографий, и я с радостью выполнил его просьбу. Я годами так не веселился.
– А теперь сними трусики, – сказал он как бы между делом, – и ложись обратно на кровать.
И в этот момент как будто кто-то нажал кнопку «выключить веселье», и у меня в голове одновременно зазвонили все колокола тревоги. Я сидел абсолютно неподвижно и помотал головой. Это уже было из разряда тех вещей, которые меня заставляли делать мать, Амани, Ларри и Барри. Я хотел продолжать веселиться и не хотел испытывать боль.
– Не стесняйся, – усмехнулся Дуглас, видя, что я сомневаюсь, как будто я просто дурачусь. – Это шутки ради.