Никто
Шрифт:
Пауза.
Помните, когда-то вы меня спрашивали, отчего иногда любите меня, иногда ненавидите? На это и тогда и сейчас говорю: "Я всего лишь старый том, представляющий интерес за неимением лучшего". Том можно полистать на досуге, почитать стихи, написанные старым шрифтом, всплакнуть от избытка чувств. Но старый том потому и стар, что недоверчив. Он не может принять лучи ваших глаз без мысли, что его время уже ушло. Да, он недоверчив!
Нина.– - Какие же глупости вы иногда говорите, Иннокентий Федорович! Ну как вы с вашей душой, с вашим
Анненскому становится душно, он расстегивает воротник.
Боже мой, Иннокентий Федорович, вам плохо? Вы побледнели.
Подходит к окну, открывает створки. Слышится уличный шум, звук конки.
Анненский.
– - Ничего, Ниночка, это пройдет -- сердце иногда шалит, знаете ли. Весна! Какая весна поздняя! Тепло пришло только в конце мая, даже дачники в этом году начали уезжать из города в середине месяца, а раньше, глядишь, уже в конце апреля телеги с сундуками и чемоданами дребезжали по мостовой.
Нина.
– - Вы будете в этом году снимать? Помните, как мы гостили у вас на даче? Как это было прекрасно!
Анненский.
– - Нет, Ниночка, в этом году придется много работать. Пожалуй, буду выезжать в Куоккалу к племяннице. Признаюсь вам честно, я, наконец, принял решение уйти из министерства.
Нина.
– - Оставить службу? На как, почему? А Дина Валентиновна?
Анненский.
– - Нет, Дине не нравиться эта затея. Но я, мне надо заняться... Вы еще не знаете -- скоро будет издаваться новый журнал "Аполлон". Его редактор, некто Маковский пригласил меня сотрудничать. И вот я теперь займусь тем, что для меня действительно важно -- я буду писать стихи и печатать их. Да-да! Только стихи и больше ничего! Не будет длинных и утомительных поездок по округу, не будет скучных экзаменов. Всё! Впереди только свобода!
Нина (смотрит с сомнением).
– - Иннокентий Федорович, стихи ваши прекрасны, но дом, семья -- их надо содержать. Даст ли литературное поприще надлежащие средства, ведь вы привыкли к жизни с приёмами, с прислугой? А что если новая жизнь будет другой и окажется гораздо хуже?
Анненский.
– - Не знаю, все равно, что в омут с головой! Но вы правы -- полная отставка меня страшит, а потому, буду просить оставить членом учёного совета. Там причитается вознаграждение. Впрочем, это всё равно! Главное, что я, Ниночка, решился и назад пути не будет. Открываются новые страницы старого тома, еще неизвестные, еще не написанные. И в этом для меня прелесть жизни!
Нина (подходит ближе, заглядывает в глаза).
– - Вы должны знать одно, мой милый Кеня, я вас горячо люблю, о чём бы вы ни думали, чего бы ни опасались! Вы меня поняли, мой старый ещё непрочитанный том? Приходите к нам сегодня на чай, непременно приходите. Мы поговорим о вашем журнале.
Подает Анненскому руку. Тот её целует и Бегичева покидает кабинет. Анненский з а думчиво смотрит в окно.
Анненский.
– - Нина, Ниночка! Кажется, я любил эту женщину, когда-то давно, в прежние времена. Я был от неё без ума, от её пения, голоса.... Как же это было давно, всего лишь три-четыре года назад. Но безвозвратно давно! А теперь любви не осталось -- только запах тубероз, её любимых цветов. Остался всего лишь сон, золотой обман мая. (Задумчиво). Ах да, я увидел её впервые в мае, это было в мае, так же, как и сейчас.
Читает вполголоса, будто вспоминает.
Так нежно небо зацвело,
А майский день уж тихо тает,
И только тусклое стекло
Пожаром запада блистает.
К нему прильнув из полутьмы,
В минутном млеет позлащеньи
Тот мир, которым были мы...
Иль будем, в вечном превращеньи?..
Открывается дверь, входит секретарь Берестов.
Берестов.– - Ваше превосходительство, пришли двое господ, просятся к вам.
Анненский (отходит от окна).
– - Они представились?
Берестов.
– - Один назвался Маковским, а второй Беляевым.
Анненский.
– - Маковский? Сергей Константинович? Проси, проси!
Берестов.
– - А обедать не соизволите?
Анненский.
– - Оставь, пожалуйста! После!
Берестов уходит.
Сцена II
Тот же кабинет Анненского, входят Маковский и Беляев.
Анненский.
– - Очень рад господа, что заглянули ко мне! Признаться, я хотел сам отправиться на Мойку в редакцию после обеда.
Маковский.– - Иннокентий Федорович, вы не знакомы? Позвольте представить: это, можно сказать, собрат по перу, сотрудник суворинского "Нового Времени" Беляев Юрий Дмитриевич. Вы, должно быть, читали его фельетоны и шаржи в газете. Он печатался под псевдонимом "виконт Д`Аполинарис". Несколько лет назад вышла его книжечка "Мельпомена". А это Анненский Иннокентий Фёдорович.
Анненский.
– - Проходите, садитесь, господа! Раз вы пришли ко мне сами, то я, пожалуй, воздержусь от посещения редакции -- у меня сегодня вечером выступление в Обществе словесности. В любом случае, прекрасно, что вы у меня! А ваши статьи о театре Юрий Дмитриевич, я читал, читал. Они показались мне интересными.
Маковский (поясняет Беляеву).
– - Иннокентий Федорович страстный поклонник древнегреческого театра: Еврипид, Софокл. Что же касается современности, то он отдает предпочтение исключительно французам -- Бодлеру и Рэмбо.