Никто
Шрифт:
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали...
За такую строфу я отдал бы полжизни. А желание славы? Я не Андрей Болконский на Аустерлицком поле, но мне, конечно бы хотелось, чтобы обо мне знали. Я самолюбив и тут ничего не попишешь. Если этого не случиться, что же, как говорил Бальзак: ""La gloire e'est le soleil des morts" (франц. "Слава это солнце мертвых").
Ольга.
– - Ты сегодня мрачно настроен, Кеня! Кстати, я хотела попросить тебя, за одного студента. Он сын моей очень хорошей знакомой и ему надо поступить в университет, а баллы низкие.
Анненский. --
Ольга.– - Ну и что? Тебе же ничего не стоит!
Анненский. -- Чудачка, нет, я не могу. Как ты можешь меня просить о таком?
Ольга.
– - Желаю и могу! Кто мне запретит? Ну, Кенечка, ну, миленький!
Анненский. – - Ты уговариваешь меня, будто маленького. Хорошо, ладно, я подумаю.
Ольга.
– - Вот как славно! Какое доброе, ласковое, славное лицо! (Гладит его рукой по лицу).
Анненский.
– - Оставь, Лёля, ты меня смущаешь...
Пауза.
Ольга.– - Отчего ж ты так на меня смотришь?
Анненский.– - Ты точно сирень в солнечных лучах. Нежно-голубая, с темно-лиловыми, фиолетовыми переливами (Читает).
Ты придешь, коль верна мечтам,
Только та ли ты?
Знаю: сад там, сирени там
Солнцем залиты.
Ольга.
– - "Лишь тому, чей покой храним, сладко дышится". Чудные, чудные, чудные слова! И как прекрасно они звучат! Давай беречь покой друг друга, мой милый поэт! Верно, счастье для нас только в этом.
Пауза.
Мне пора. Ты когда поедешь на вокзал? Мы могли бы поехать в Царское вместе.
Анненский.– - Не знаю, вдруг возникнут пересуды? Наши царскосёлы любят злословить, ты же знаешь. Мне не хочется расстраивать ни Дину, ни Платошу.
Ольга.
– - Кеня! Ну отчего ты такой?
Анненский.
– - Какой?
Ольга.
– - Ты как маленький испуганный зверек, зверушка. Нельзя всего бояться и жить так всю жизнь. Это же ужасно тяжело -- всё скрывать в себе!
Анненский.
– - Но что ж поделать? Я не могу игнорировать условности, а недосказанность моя, изволишь ли видеть, не трусость. Это только способ сохранить покой и мир. Что же сделать, Лёленька, если внутреннее спокойствие для меня очень важно! Это мой кипарисовый ларец, до которого никому нет дела.
Ольга (с обидой).
– - Даже мне? Ответь, даже мне?
Анненский не отвечает. Он встает, отходит от Ольги к окну и смотрит в него мо л ча. Звучит музыка.
Занавес
Действие второе .
Сцена I .
Кабинет Анненского в Царском Селе, на улице Захаржевской в доме Панпушко. В к омнат е темно – - красная мебель, обита я зеленым сукном, висят картины, бюсты Софокла и Еврипида. На столе букет с лилиями. В комнате в креслах и диване сидят почитатели поэта : Ольга Петровна, Нина Петровна, Наталья, Валентин, в углу на стуле курит Дина Валентиновна, в розовом платье, стряхивая пепел в пепельницу . Перед ней стоит чашка к о фе, рядом ваза с апельсинами. Рядом Арефа в белых перчатках и с серебряным подносом .
Дина Валентиновна (с раздражением).
– - Арефа, я просила принести кофе, горячий кофе, а не холодный!
Арефа (степенно).
– - Воля ваша, барыня, но я приносил недавно.
Дина Валентиновна.
– - И что с того, что приносил -- этот уже остыл! Неси живее другую чашку! Ну что ты такой неповоротливый, право!
Арефа ставит чашку на поднос и выходит. Дина Валентиновна закуривает и обр а щается к гостям, сидящи м на диване и в креслах.
Почитай четверть века служит у нас, а всё такой же бестолковый.
Ольга (говорит остальным, не обращая внимания на Дину Валентиновну).
– - Иннокентий Федорович сегодня запаздывает. Обещался к трём часам, а уже четверть четвертого.
Нина.– - Он так занят! Эти дела с журналом его очень занимают. У него появился новый круг знакомых -- все литераторы. Я кое-кого из них знаю, мы встречались в салонах, на вечерах и мне даже приходилось петь перед ними. А можете себе представить, что однажды в таком вечере я пела с самим Шаляпиным.
Дина Валентиновна (ворчит).
– - Лучше бы он службой занимался. Всё было бы больше пользы!
Ольга.– - Ниночка, ну причём здесь ты! Мы все знаем, что ты прекрасно поешь, и Иннокентий Федорович очень ценит твое пение, но сегодня у нас не музыка голоса, а музыка стихов.
Нина (не слушая).
– - Представьте, что если Шаляпина пригласить сюда, к нам, и попросить спеть? Он чудесно поет, таким мощным глубинным голосом, что холодеет изнутри.
Дина Валентиновна.
– - Нет, Нина, ты всегда была фантазерка. Шаляпину надо платить, не будет же он петь задаром или только ради нашего общества -- ради старых мадам. Если и будет музицировать, то только из-за Наташи (серьезно смотрит на жену сына).
Нина и Наталья говорят почти одновременно.
Нина (смешалась).
– - Да. Я право не знаю.
Наталья.
– - Ах, ну что вы такое говорите!