Никто
Шрифт:
Анненский (смеясь).
– - Еще и Верлену, Леконту де Лилю и Маллармэ.
Беляев.
– - Все символисты, как я погляжу.
Маковский.
– - Иннокентий Федорович один из отцов-основателей нашего будущего журнала "Аполлон". Дела редакционные движутся медленно, со скрипом. Материалов много, но мне бы не хотелось, чтобы новый журнал "Аполлон" сделался местом свалки художественных и критических текстов, отвергнутых другими изданиями. "Аполлон" должен стать символом вкуса, трибуной талантливых писателей и поэтов, если хотите сливок творческой элиты. У нас будут известные люди: художники, беллетристы, критики. Впрочем, что я вам рассказываю, вы и так это знаете.
Беляев.
– - Помилуйте! Откуда? По городу только слухи.
Анненский.
– - Мы уговорились с Сергеем Константиновичем, что я подготовлю несколько критических статей с разбором нашей нынешней поэзии.
Беляев.
– - Сильно будете песочить?
Анненский.
– - Да ради бога! Я ж не какой-нибудь Буренин или Амфитеаторов -- ваши коллеги по газете. Клянусь, что буду милосерден!
Беляев.
– - Да, Буренин у нас мастак -- как начнет писать губерния! У него и псевдонимов целая куча: и Монументов, и Цередринов, и граф Алексис Жасминов. Я по сравнению с ним жалкий подмастерье! А если загуляет, так никакая сила не остановит. Ну, только сам Суворин! Вы знаете эпиграмму Минаева на него?
По улице идет собака,
За ней Буренин тих и мил.
Городовой! Смотри, однако,
Чтоб он ее не укусил!
(Громко хохочет).
Маковский.
– - А по мне, не только Буренин у вас отличается буйным нравом. Вы вчера в вашей редакции так гуляли, что тебя самого забрали в участок.
Беляев.
– - Участок? Вздор! Мы газетчики, народ суматошный! Погуляли маленько, куда ж без этого! Съездили к цыганам, послушали хор, а потом при свете луны дурачились, как гимназисты после выпуска. Но набежали околоточные и finite la comedia. А вас, сударь (обращается к Анненскому) греки интересуют как театрала, любите смотреть постановки?
Анненский.
– - Театральные подмостки меня не столь увлекают, как переводы пьес Еврипида. Мне интереснее умственные усилия -- подбор слов и образов. Ежели говорить коротко -- литературное творчество, и ваш покорный слуга перевел уже три пьесы. Спектакли сами по себе не вызывают у меня интереса. Я как пекарь пеку пироги, а кто их съест мне без разницы.
Беляев.
– - Пекарь, пекарь! Это вы хорошо придумали. Я намерен это использовать в каком-нибудь опусе о театре.
Маковский (Анненскому).
– - Я говорил Юрию, что вы еще пишете стихи, и весьма недурные. Очень, надо сказать, свежо!
Анненский.– - Да, балуюсь понемногу, пишу для узкого круга. Впрочем, если Сергей Константинович напечатает в журнале...
Маковский.
– - С радостью Иннокентий Федорович, всенепременно! Я вам обещаю, что один из ваших трилистников будет в первом же номере. А во втором, полагаю, дадим целый печатный лист, эдак страниц пять -- шесть. Вот так-то!
Анненский (смущенно).
– - Неужели так много? Не переоцениваете ли вы меня, дорогой Сергей Константинович? Печататься вместе с такими корифеями как Бальмонт, Сологуб, Брюсов. Боюсь, что сравнение может быть не в мою пользу.
Маковский.– - Нет-нет, не скромничайте Иннокентий Федорович! Позвольте лучше читателям судить о ваших стихах. Кстати, как вам место нашей редакции? Не правда ли удачно мы сняли там помещения?
Анненский.– - Очень удобно добираться -- Мойка недалеко от Невского проспекта.
Беляев.
– - К тому же в доме ресторан "Данон", а в нем такие устрицы, скажу я вам, господа! Устрицы и Шабли, это божественно! Одним словом, есть, где отметить литературные успехи.
Маковский (выразительно посмотрев на Беляева).
– - Юра, умерь-ка свой пыл, а то, чего доброго, Иннокентий Федорович испугается якшаться с такими башибузуками.
Беляев.– - А что? Мы люди творческие и Иннокентий Федорович, если поэт, то понимает. И вообще, господа, поедем-ка на обед в ресторан! В голове сплошной бедлам и хаос. Поедем, право, выпьем за знакомство! А то Маллармэ, да Маллармэ, а об водке -- ни полслова.
Открывается дверь, входит Берестов .
Берестов.
– - Ваше превосходительство, срочно начальник Департамента просит. Что-то касательно вашей инспекции в Псков.
Анненский.– - Господа, я вас оставлю ненадолго.
Уходит с секретарем.
Маковский.– - Юра, держи себя в руках. Нельзя так разговаривать с Анненским -- он же "Ваше превосходительство" всё-таки.
Беляев.– - Занятный старикан. Держится так прямо, словно аршин проглотил, я бы не смог.
Выпрямляет спину, пытается сидеть прямо.
Уф! Нет, устал!
Маковский.
– - С чего ты взял, что Анненский старик? Ему немногим больше пятидесяти.
Беляев.
– - Серж, старики все, кто старше меня! Это не я говорю, так Буренин говорил, когда сам был молодым. Грубо? Отчасти! Не зря его обозвали бесцеремонным циником.
Маковский (улыбается).
– - Удивительно, что ты меня еще не записал в старики! Кстати, сегодня в редакцию заходила Лиля Дмитриева, ты вроде её знаешь. Приносила стихи.
Беляев.
– - Видал её как-то, но не представлен. Впрочем, девица не в моём вкусе.
Маковский.– - Хоть эта! Ведь ты волочишься за кем попало!
Беляев.
– - Что поделать? Женщины моё проклятие, мой крест! Знаешь, как щекочут нервы ночные визиты к замужним дамам, когда мужья отдыхают в соседней комнате? Чувства обостряются, голова плывет, словно понюхал кокаин или выпил настой из лекарственных трав Бадмаева. Потом жаркие объятия, расставание на заре. Они мои музы...