Ниссо
Шрифт:
В доме Азиз-хона, под каменными стенами, в темных углах, в саду, где осыпаются сладкие, подсушенные солнцем ягоды тута, у теплого пруда, к которому бежит с гор ручеек, у больших очагов, где готовится разнообразная пища, - Азиз-хон любит еду, искусно приготовленную старшей женой, - в просторном загоне для овец и коров всегда текут приглушенные, с уха на ухо, разговоры. В них ревность, и злоба, и страх, и корысть, и хитрость: кто не захочет пользоваться расположением хозяина дома!
Женщины ненавидят Зогара; но черноволосый, с невинным лицом и с глазами плута, Зогар один в доме уверен в своей безнаказанности. Ему только тринадцать лет, но если б он даже был сыном Азиз-хона, он не стал бы самоуверенней и наглей. Кто смеет хоть слово сказать ему? Он может решительно ничего не делать. Он может часами лежать на плоской, накаленной солнцем крыше дома, почесываясь, поглядывая на вечно хлопочущих женщин, придумывая насмешливые
Одного не смеет Зогар: не смеет трогать Ниссо. Однажды он подсунул в ее мягкий сапог обломок бритвы, и она порезала ногу. Азиз-хон избил Зогара туго сплетенной плетью.
Зогар возненавидел девушку. Он делает вид, что не замечает ее, но тайком следит за каждым движением Ниссо: о, только бы дождаться дня, когда она в чем-нибудь преступит волю хозяина!
Но у Ниссо нет родственников в селении, и никакие услуги Зогара ей не нужны, разговоров с женами она не ведет, и Зогару подслушать решительно нечего. Все дни она проводит в доме или в саду. А что делает она ночью, когда Азиз-хон уводит ее на свою половину дома, - никто проведать не может, и если даже она не покорна там хозяйской воле, то кто, кроме хозяина, знает о том?
Впрочем, кое о чем Зогар догадывается, - с тех пор, как подсмотрел, что мать Азиз-хона принесла из долины двух жирных лягушек. Зогар наблюдал за старухой в щель с крыши дома. Он видел, как старуха связала лягушек спиной к спине, нарисовала сажей на желтых брюшках два черных сердца, жарила лягушек живьем и затем на плоском камне растолкла их в порошок. Всякому в здешних горах известно, для чего бывает нужен такой порошок!
Зогар со злорадством разболтал женщинам то, что видел, и с тех пор в доме стало всем ведомо: Ниссо противится воле Азиз-хона, иначе зачем понадобился ему порошок, привораживающий сердце к сердцу?
Ниссо и сама боялась, что колдовство на нее подействует. И когда среди ночи Азиз-хон обсыпал ей волосы этим порошком, она искусала руки старика, забилась в тот угол сада, где громоздились сухие острые камни, и до полудня не показывалась, опасаясь, что Азиз-хон найдет ее. Но Азиз-хон не пришел, он весь день просидел, не выходя из дому, а вечером в гости к нему прибрел халифа, и масляный светильник лучился сквозь щели сухой каменной кладки до поздней ночи.
Ниссо не понимала, что именно спасло ее от действия порошка, и решила быть еще злее и упрямее.
В доме Азиз-хона, как, пожалуй, и всюду в Высоких Горах, суеверия, наговоры и заклинания считались непреложной необходимостью. Все верили, что в водах Большой Реки живет Аштар-и-Калон - Большой Дракон, имеющий власть над людьми. Поэтому ночью люди решались подходить к реке только после заклинаний. Никто не сомневался: те, кто каждый год погибает в реке, пропадали именно потому, что пренебрегали заклинаниями или не сумели правильно произнести их.
Все знали также, что если женщина хочет иметь хороших детей, то она обязательно должна побывать в скалистом ущелье Рах-Даван, невдалеке от берега Большой Реки, и повесть лоскут своей одежды на каком-нибудь кусте, растущем на склоне. Поэтому все ущелье Рах-Даван пестрело развевающимися по ветру лоскутками ситца, сукна и тахфиля... Поэтому даже сам Азиз-хон раз в год разрешал женам в сопровождении своей дряхлой матери пройтись в ущелье Рах-Даван.
Ниссо помнила такой случай. Однажды ветер унес с ее головы белый платок, подаренный ей Азиз-хоном. Платок долго носился в воздухе и исчез в водах Большой Реки. И старуха, мать Азиз-хона, сказала тогда Ниссо: "Всякий, кто уклоняется от пути, упадет на острую бритву. Делай то, что тебе велит Азиз-хон. Три дня думай. Если вернется на твою голову платок, значит, бог велит тебе стать покорной. Если после этого будешь упрямиться, как ослица, ночью глаза твои выклюет гриф..." Три дня и три ночи терзалась Ниссо. И когда
К вечеру Ниссо успокоилась и подумала, что, может быть, у нее есть свой дэв, - добрый дэв, охраняющий ее от воли покровителя, или что, может быть, старуха ее обманула? И решимость Ниссо еще больше усилилась. Впрочем, грифы нередко летали над долиной Большой Реки и, бывало, подолгу кружились над скалой, на которой лепился дом Азиз-хона. И если раньше Ниссо только любовалась их плавным полетом, размахом их коричневых крыльев, то теперь, после случая с платком, каждый раз, завидев грифа, она испытывала неодолимый ужас, стремительно бежала в дом и, дрожа, сидела там до тех пор, пока кто-нибудь, ругаясь, не гнал ее во двор.
Если б не эти страхи и домогательства Азиз-хона, Ниссо могла бы сказать, что ей здесь живется хорошо, несравненно лучше, чем в ее родном Дуобе. В самом деле: теперь ей не нужно было заботиться о пропитании. В доме Азиз-хона все кормились сытно, и никто не отказывал Ниссо в еде. Она ела блинчатые лепешки с печенкой, ревенем и рисом, плов со свежей бараниной, вареное мясо с солью, козий сыр, пила молоко и чай - все, невиданное ею в той, прошлой жизни.
Азиз-хон не жалел для Ниссо и одежды. Как и другие женщины, она носила длинную рубашку с узким воротом, вышитую шерстяною ниткой у лодыжек, с рукавами, туго обхватывающими кисти рук. Под рубашку надевала она кашемировые шаровары, подвязанные и щиколоток ковровой тесьмой, с вкрапленными в ней красными и зелеными стеклышками. Волосы она заплетала теперь не на две косы, разделив их посередине головы пробором, а на два десятка мелких косичек - так, как заплетали их все яхбарские женщины. У нее была и украшенная золотом тюбетейка, но старуха, мать Азиз-хона, по скупости не позволяла ее надевать. Другие жены Азиз-хона румянили щеки, подкрашивали брови и ресницы сурьмой, но Ниссо не хотела нравиться Азиз-хону и отвергала всякие уговоры старухи украсить свое лицо. Женщины Высоких Гор никогда не носили ни паранджи, ни чадры и этим отличались от женщин других стран Востока. Появляясь среди чужих людей, они обязаны были только прикрывать нижнюю половину лица белым платком. Но женам Азиз-хона не приходилось встречаться с чужими людьми, за исключением разве тех случаев, когда они хаживали со старухой в ущелье Рах-Даван или когда, в год раз или два Азиз-хон разрешал им присутствовать на каком-нибудь празднике.
Лицо Ниссо оставалось открытым. Если б кто-либо в этой стране знал хоть что-нибудь о гречанках древних времен, он мог бы правильно охарактеризовать безупречную красоту Ниссо. Но женщины Высоких Гор все отличались стройностью, и тонкие красивые лица здесь не были редкостью. Ниссо была не лучше многих других, но выразительность ее больших, всегда строгих и очень серьезных глаз вполне правильно причислялась Азиз-хоном к особым свойствам ее привлекательности. Если б не эти глаза, Азиз-хон, вероятно, не стал бы так долго ждать доброй воли Ниссо. И когда глаза Ниссо зажигались злобой и недетской ненавистью, он становился еще терпеливей, ибо уж слишком привык к обычной для него женской покорности, порожденной страхом перед его гневом. Вначале и Ниссо очень боялась его, но потом он стал убеждаться, что страх у Ниссо проходит. Он терялся, чувствуя, что девчонка начинает сознавать свою власть над ним. Однако он был терпелив и решил, что у него хватит выдержки подождать еще.
Конечно, Ниссо не могла знать помыслов Азиз-хона, но и ее мыслей тоже никто не знал. Все видели, что она тиха, и думали, что она покорилась и успокоилась. Конечно, все замечали, что у Ниссо есть свои причуды, но мало ли какие причуды бывают у женщин, стоит ли придавать им значение?
Вот, например, другие жены Азиз-хона постоянно купались в маленьком мутном пруду посредине сада. Ниссо в этот пруд ни за что влезать не хотела. Она утверждала, что боится водяных змей, и ни насмешки, ни уверения в том, что в пруду нет ни одной змеи, на нее не действовали. Старуха заявила, что такую грязную дрянь Азиз-хон не пустит и на порог своей половины, но Ниссо, ничуть не огорченная этим, неизменно убегала от старухи, когда та старалась загнать ее в пруд. Кому могло прийти в голову, что Ниссо намеренно стремится быть грязной, чтобы лишний раз досадить этим Азиз-хону и оттолкнуть его от себя?