Ниже бездны, выше облаков
Шрифт:
Первое впечатление от общения с Анитой было как… фейерверк. Такое же яркое и захватывающее. Но затем, чёрт знает почему, всё пошло по ниспадающей.
А здесь наоборот. Сначала думал примерно так: умру ведь с тоски с этой занудной Таней. А ничего не поделаешь – ходи с ней, как привязанный. Нет, она, конечно, хорошая, добрая, но какая-то унылая, что ли. Однако, приглядевшись, понял – она просто меня стеснялась. Раньше, да и при других обстоятельствах я бы, пожалуй, вдоволь над ней поизгалялся. Помню, нас с Костяном очень забавляло вгонять в краску салатниц, высмеивать их, даже до слёз доводить. А теперь и назвать-то Таню салатницей у меня язык не поворачивался,
Первые два-три дня, что я взялся опекать Таню, она ходила ну просто как неживая. Потом всё же удалось её кое-как растормошить. И тогда я с удивлением заметил, что общаться с ней не то чтобы увлекательно, а скорее, комфортно. Она не загружала всякой глупой дребеденью, что постоянно делала Анита, ничем не напрягала, ничего не требовала, не попрекала, не лезла в душу с идиотскими вопросами: «А о чём ты сейчас думаешь? А кто тебе больше нравится? А что ты чувствуешь?» Зато действительно умела слушать и понимать. Оттого с ней спокойно, что ли. Можно выговориться, расслабиться, и, главное, нет нужды кого-то из себя строить. Что бы я ни говорил, она слушала чуть ли не с восхищением. Ну, это любому польстило бы, наверное.
Однажды я ей сказал, что мать моя алкоголичка, отца нет, а дома у нас настоящий притон. Говорил, а сам наблюдал за её реакцией. Зачем, что хотел увидеть – не знаю. Наверное, моя мать, а точнее, её образ жизни – если не единственный, то самый большой мой комплекс. Понимать-то я это понимал, но принять не мог, хотел избавиться, освободиться от него. Поэтому не прятал, не скрывал «позорное пятно», а сообщал о нём сразу, чуть не с вызовом, тому, кто мог стать или становился мне ближе. Говорил об этом, как о каком-то собственном уродстве, проверяя на прочность: мол, ну что теперь скажете, узнав обо мне такое. Это, конечно, бзик и дурость, но если с человеком начинали складываться какие-то отношения, меня тут же одолевали сомнения на его счёт. А кого-то, возможно, просто не хотел в будущем разочаровать. Лучше уж сразу всё прояснить. А всё спасибо одной девчонке, уже и имени её не вспомню. Мы стали с ней встречаться в седьмом классе. Гуляли недели две-три, пока однажды случайно не встретили мою мать. Она, шатаясь, брела нам навстречу. Пьяная, расхристанная, туфли в руке, сама босиком. Шла и материлась на всю округу. Я распрощался с девчонкой, повёл мать домой. А на другой день моя вчерашняя подружка очень деликатно меня отшила. О матери, естественно, ни слова не прозвучало, но это и так было понятно. С тех пор я и вношу ясность заранее. Анита, кстати, на мои откровения захихикала и проворковала, что её всегда тянуло к плохим. Дура. Она меня даже не поняла.
Таня же посмотрела серьёзно и выдала:
– Я знаю. Лопырёв всем рассказал почти сразу, как ты пришёл в наш класс. – Потом помедлила и неуверенно добавила: – Ещё сказал, что ты их обокрал. Я ему не поверила.
Собственно, от Лопырёва я примерно этого и ждал, но слова Тани о том, что она ему не поверила, почему-то были приятны. Дальше она и вовсе меня удивила:
– Спасибо тебе!
– За что? – не понял я.
– За доверие. Ну… за то, что поделился, – сказанное прозвучало с чувством, даже с каким-то надрывом.
Вот такая она смешная, эта Таня. По-хорошему смешная.
В вестибюле вывесили плакат-объявление, мол, шестого марта вечером для учащихся девятых, десятых, одиннадцатых классов будет проходить дискотека. Так что велкам. К школьным дискотекам я отношусь без особого энтузиазма. Плюсы в подобных мероприятиях, конечно, есть, но их – маленькая тележка. Минусов же – целый воз: не музыка, а лажа, и по репертуару, и по звучанию. Вокруг – сплошь знакомые физиономии, ни грамма новых впечатлений.
И потом, танцы без подогрева – это полный бред и скука. А здесь не то что о баре говорить не приходится, тебя ещё и на входе обшмонают и обнюхают. Нет, изворотливый ум, конечно, всегда найдёт варианты, но всё это лишняя морока. Да и эти учителя, что на уроках-то надоели, рыскают без конца, высматривая, не косячит ли кто. Разве ж это релакс? Ну а плюс в этих самодеятельных дискотеках один. Вернее, два. Во-первых, если тебе кто-то понравился, то очень удобно замутить, более удобного случая не придумаешь. А во-вторых – бесплатно. Или же условно бесплатно. Помнится, Грин на последней дискотеке в той школе ввёл-таки символическую мзду – полтинник с носа. Якобы на новую акустическую систему, но всем было ясно как день, куда на самом деле уплыли эти денежки.
Здесь же вроде плату взимать никто не думал. Однако для меня это было слишком дохлое преимущество, поэтому, когда Анита заикнулась про дискотеку, я отплёвывался, как мог. Мы даже поссорились по этому поводу. В общем-то, с моей стороны это было всего лишь упрямство, и, попроси она по-другому, вполне возможно, что уступил бы. Но она привыкла брать своё буром либо истериками – и то и другое вызывало у меня сильнейший негатив. Ну а потом и Таня, пока я её до дома провожал, вслух мечтала, как было бы здорово пойти на дискотеку.
– Ну ты тоже скажешь! Нашла о чём мечтать, – усмехнулся я.
– А что такого? Мне всегда эти вечера нравились, даже очень. Вроде бы и школа, а всё так необычно.
– Да что там необычного, Таня? Сходи в нормальный клуб. Вот там – отрыв, а это – убожество.
– В ночные клубы я не хожу. Меня родители ни за что не отпустят. У меня папа знаешь какой строгий.
– Наказывает? – я с трудом воздержался от насмешки, которую у меня неизменно вызывают подобные заявления.
– Не меня. Маму, – на полном серьёзе ответила Таня. – А это в сто раз хуже.
Я смолчал – тут нечем крыть.
– Ты, наверное, считаешь, что я… – начала Таня.
– Не, всё нормально. Я бы на твоём месте тоже не стал бы мать под пули подставлять. Ты молодец.
Вспомнилась Анита, которая, не скрывая, считала, что родители – это всего лишь источник существования.
– И ты что, всё время дома сидишь? Никуда не ходишь?
– Ну эти дни – да. А раньше ходила гулять с… Запеваловой и Лукьянчиковой.
Таня смутилась, как будто сообщила о себе что-то стыдное. Ну а я ни с того ни с сего размяк и предложил:
– Ну, раз такое дело, давай сходим на эту вашу дискотеку.
– Правда? – воскликнула Таня.
Она так обрадовалась, что в порыве потянулась ко мне, уж не знаю зачем, но тут же осеклась и застеснялась пуще прежнего. Покраснела аж до ушей. Опустила глаза и до самого дома так и смотрела себе под ноги. Мне же казались необычными, как рудимент, эта её монашеская стыдливость и поросшее мхом целомудрие. В моей прежней школе четырнадцатилетние девчонки вовсю гуляли с парнями, кроме совсем уж страшненьких или ботанок. И так, мне кажется, везде. Таня же, хоть и училась хорошо, но, как я заметил, без особого фанатизма. Ну и внешне была довольно симпатичной. А могла бы быть и вовсе хорошенькой, если бы держалась чуть увереннее.