Но-о, Леокадия !
Шрифт:
Палеонтологический музей находился на площади Трех Медведей, в огромном здании, немного напоминавшем Ратушу.
– Отлично!
– воскликнула Леокадия.
– Буду сидеть за перегородкой у окошечка, зевать и весь день пить кофе. Я всегда мечтала поработать в Ратуше.
Когда они вошли в музей, Леокадия заржала от восторга.
– Белые лестницы!
– изумилась она.
– Ковры! Огромные окна! Ах, Алоиз, когда-то мне снилась такая конюшня.
Старичок-директор велел ей надеть на задние копыта войлочные тапочки.
– Я не могу служить на задних ногах!
– возмутилась Леокадия.
–
– А вы теперь - археоптерикс. Понятно?
Может, не сразу, но постепенно все прояснилось. Стало ясно, что сидеть целый день у окошечка и пить кофе не придется. Вместо окошечка и кофе Леокадия получила мраморный постамент с надписью "АРХЕОПТЕРИКС" и выстаивала на нем без движения в рабочие часы - с десяти до двух. При этом ей не разрешалось ни моргнуть, ни переступить с ноги на ногу, ни шевельнуть ухом - разве когда в музее никого не было, но такое случалось крайне редко. Ей, как животному ВЫМЕРШЕМУ; не разрешалось даже охнуть. Это за нее делал Алоиз, который ежедневно покупал билет, чтобы войти в музей, и четыре часа подряд сидеть на скамеечке напротив Леокадии. Деньги на билет теперь у них были.
– Радуйся, что я не посадил тебя за стекло как Диплодока, говорил Леокадии Старичок-директор. После первой же ее получки он стал обращаться к ней на "ты".
– Там бы ты не смогла ни вздохнуть, ни охнуть.
– Хотела бы я знать, правда ли, что Диплодок умер, - рассуждала Леокадия, когда они оставались с Алоизом вдвоем.
– Глянь, Алоиз, может он шевелится, когда на него никто не смотрит? В компании с живыми куда веселее!
Но ни Диплодок, ни Игуанодон ни разу не шевельнулись. Кто знает, может, они дышали так незаметно, что ни разу не попались, а, может, и в самом деле были огромными экспонатами. Но главное, у них не было своего Алоиза, который в рабочие часы приносил бы им булочки с салатом и кусочки сахара. И такого успеха как у Леокадии у них тоже не было.
– Глядите, крылатый конь!
– кричали дети.
– Папа, почему теперь нет крылатых коней?
– Вымерли, - отвечали папы.
– Им нечего было есть.
И Леокадия думала, что в словах этих много правды.
– Да и зачем нам теперь крылатые кони?
– рассуждали родители. Теперь есть автомобили, и самолеты, и вертолеты...
– Но крылатый конь это совсем другое!
– возражали дети.
И Леокадия полюбила детей.
Она все время повторяла себе, что должна быть счастлива, потому что зарабатывает и на себя и на Алоиза, и вообще стала КЕМ-ТО и даже занимает почетное место. Правда, для того, чтобы занять это место ей пришлось НЕ ЖИТЬ. Но, может быть, известность всегда приходит после смерти?
– Бедный, бедный Диплодок, - вздыхала Леокадия.
– Я по крайней мере знаю, что после смерти стану известной, а ему не повезло, он так о себе ничего и не узнал.
Но несмотря на это, ни сахар, ни булочки, ни салат не доставляли ей никакого удовольствия. Тем более, что Старичок-директор не разрешал Леокадии покидать свое место сразу же после закрытия музея и ей приходилось в сумерках потихоньку пробираться к темной арке под мостом, откуда она еще до восхода солнца незаметно возвращалась в Музей. Она тосковала по весенним утренним и предвечерним часам, по прохладным ночам на Шестиконном сквере. По запаху молоденьких листиков сирени, по запаху нагретого солнцем тротуара, по запаху пыли, танцующей в полосках света над мостовой. И ВООБЩЕ ее разбирала тоска.
– А, может, не стоит зарабатывать на жизнь, если НЕКОГДА жить? А, может, лучше сидеть без еды, чем есть без аппетита?
Но чтобы не огорчать Алоиза, она не спрашивала его об этом. Ведь он так радовался ее известности! И даже не заметил, что крылья стали для нее тяжелыми, как гири.
– Очень редкий экземпляр, - говорил он посетителям.
– Очень ценный. Совсем как живой.
И незаметно подмигивал Леокадии.
А Леокадии шибал в нос запах нафталина, ведь сторож регулярно посыпал им Диплодока. Ну, что бы было, если бы чучело Археоптерикса вдруг громко чихнуло на весь музей!
– Скажи сторожу, что я не Вдова!
– просила Леокадия Алоиза, когда они наконец оставались одни.
– Пускай он около меня не посыпает, а то я не выдержу до понедельника.
По понедельникам в Музее был выходной.
Воскресенье оказалось самым солнечным из всех воскресений.
– Надо потерпеть еще два часа, - сказала Леокадия в полдень.
– А потом начнется наш отдых. Ах, Алоиз, до чего же чешутся у меня копыта! Давай ночью удерем в лес и вернемся назад только во вторник до рассвета. Идет?!
– Великолепный экземпляр, - ответил Алоиз.
– Совсем как живой!
Леокадия глянула по сторонам и увидела Господина в очках.
– Как живой?
– удивился Господин в очках.
– Да ведь таких животных НИКОГДА не было!
– То есть как это?!
– возмутился Алоиз.
– Не было гигантских Археоптериксов?
– Чушь!
– сказал Господин в очках.
– Они вовсе не так выглядели. Взгляните только на эти перья!
И он вырвал из левого крыла Леокадии перо.
– Оно приклеено, видите, - продолжал Господин в очках.
– Таких животных вообще не было в природе!
– Не было в природе?
– воскликнула Леокадия.
– Так зачем же я здесь стою?
ЛЕОКАДИЯ И БУДНИ
Но зато на дворе светило солнце. И полосы света танцевали над мостовой. И на деревьях скандалили веселые воробьи. И был день, какого Леокадия не видела уже целую неделю. О нем она мечтала под мостом и в Музее и так ему обрадовалась, что сразу запела:
О, что за день, чудесный день,
Шумящий и зеленый.
Привет тебе, лесная тень!
Здорово, братья клены!
Я возвратилась насовсем
И рада каждой ветке.
Уж лучше здесь мне быть никем,
Чем важной птицей в клетке.
– А знаешь, Алоиз, все-таки это было чудесное занятие, раз теперь я так счастлива.
– Скорее подходящее, потому что сытное, - угрюмо сказал Алоиз. Отчего же не повеселиться, коли брюхо набито.
– На несколько дней этого хватит. А там я что-нибудь подыщу. У меня ведь есть КРЫЛЬЯ!
Каждое утро она делала гимнастику, чтобы привести в движение маховые перья. Иногда ей казалось, что она и впрямь вот-вот взлетит. Но это только казалось. Зато после гимнастики Леокадии еще больше хотелось есть. Она оглядывалась по сторонам и, когда никто не видел, пощипывала чахлую травку на Шестиконном сквере.