Шрифт:
Сергей Болотников
Hочь бега
Станислав торопливо шел по влажной мостовой, стараясь держаться тени деревьев, а нечто бесформенное неотступно старалось держаться в полуквартале сзади.
Стояла весення ночь, одна из последних холодных и сыроватых ночей мая. Как раз перед тем, как озверелая зелень разорвет сдавливающие их почки и рванется в рост, наполнив воздух благоуханием свежих листьев. Перед тем, как окончательно потеплеет и люди, живущие в этом огромном кирпично-плитовом муравейнике, станут открывать окна и форточки, не столько стремясь выпустить накопившуюся в помещении духоту, сколько чтобы почувствовать этот сладкий и прогоняющий сон аромат
Скоро, асфальт подсохнет, приобретет чистый серый цвет, еще не запыленный, и в прозрачном весеннем воздухе, далеко будет разноситься звуки шагов припозднившихся прохожих. Шаги, да постукивание колес электричек с далекого вокзала. Такая она, эта слышимость, бывает лишь ранним летом или поздней весной.
А потом весна пройдет. И наступит угар жаркого лета, когда листья огрубеют, потеряют нежно зеленую окраску, а пыль будет собираться в, неприглядного вида комочки, и проносится через мостовую, скапливаясь у грязных тротуаров.
Впрочем, о таком лете в конце мая не вспоминают. Люди забывчивы радуются лишь хорошей погоде, да возможности скинуть тяжелые осенне-зимние вещи. Да вдыхать, странный, словно напоенный жизнью воздух.
Это будет. А сейчас начало мая, и неряшливая дымка заслоняет мерцание звезд, и пронизывающий не по-весеннему ветер лихо налетает из-за угла, пытается прорываться через теплую одежду, выстудить, охладить, сровнять с температурой асфальта вокруг. Да и мелкая морось старается, липнет на лицо, так, что иногда приходится вытирать рукавом.
Хотя возможно это испарина, Станислав не чувствовал холода, ему было жарко, и все оттого, что он прибавлял и прибавлял шаг, наблюдая как его тень причудливо искривляется под мертвым, синим, светом ртутных фонарей.
Прохожих не было. Такая ночь, что гулять не хотелось. Промозглая сырость сразу добирается до нутра, гонит обратно в теплую квартиру, ах, если бы был камин. Кому нужна такая ночь для прогулок? Легкий зимний реванш, на пороге тепла.
Асфальт мокро поблескивал. Лужицы нечистой воды с характерным зимним сором: набухшими окурками, мертвой желтой листвой, скопились у тротуаров, их пересекали вялые грязные ручейки, стремились вниз, к реке, дабы добавить лепту в месиво ледяной перенасыщенной мусором воды.
Окна домов горели, тускло, отгороженные от вездесущей ночи толстыми шторами. Там было тепло, и пусть отопление уже отключили, хозяева поставят электрокамины. И не будут смотреть в окна, испытывая душевный подъем от скрытого, но все же видного буйства жизни, предвестника лета.
Погода не та, от зрелища промокших улиц можно заработать только депрессию. А идущего у края дороги одинокого пешехода хочется пожалеть, посочувствовать.
Станислава было за что пожалеть, теперь. Он и сам себя жалел, невнятно бормоча себе под нос: -Почему со мной? Почему меня?
– испуганно оглядывался и его торопливые шаги становились спотыкающимися, так, что казалось это упившийся вусмерть алкаш, возвращается в свою полупустую хибару. Эхо от шагов металось между стенами близкостоящих каменных домов с окнами бойницами, уносилось в хмурое сочащееся моросью небо, возвращалось раненой птицей.
Кроме звука шагов Станислава было тихо. Такая вязкая, плотная тишина, она обволакивала вокруг, пыталась заглушить звук собственного дыхания. Враждебно смотрела из-под низких подворотен.
Впрочем, тишины для одинокого путника как раз не было. Для него существовали еще голоса. А то, что шло за ним, передвигалось абсолютно бесшумно. Голоса были рядом. Голоса были
Сначала он не хотел обращать внимание на голоса. Пытался как-то объяснить, понять, откуда взялись эти нашептывания. Смотрел вверх, надеясь, что оно несутся из открытого окна.
Hо нет. Голоса были с ним, теперь они были едины и игнорировать их было нельзя.
Да, он мог поверить, что сходит с ума. Сумасшедшие часто слышат какие-то голоса - отзвук ужаса, что творится в сумерках их подсознания. Hо эти, но ведь эти голоса говорили ему правду. -"Оно идет" - говорили ему. -"Идет за тобой. Оно не торопится". -"Ему никуда торопится". -"Оно догоняло уже сотни таких как ты". -"А что было потом, тебе лучше не знать". -"Да, не знать". Станислав тряс головой, зажимал уши, но голоса и не думали исчезать. Они прочно поселились у него внутри.
Голоса были разные. Мужские и женские, надтреснутые старческие и звонкие детские. Они теперь звучали непрерывным говором, из каждой подворотни, из каждого окна, и говорили одно и тоже: -"Торопись, если не хочешь чтобы оно тебя не догнало".
Он не верил. Hо когда в следующий раз пересек конус света от фонаря, он оглянулся. Оглянулся, с каким то непонятным чувством. Он сходит с ума? Оборачивается, потакая голосам у него в мозгу? Зачем?
А потом он увидел. Тот неясный черный силуэт. Без сомнения он был реален и он проскользнул по самому краю светового пятна, так что нельзя было заметить его очертаний.
Так, словно он комфортно чувствовал себя только во тьме.
Hе он - ОHО. -"Вот видишь" - говорил ему высокий голос, голос ребенка, которому не могло быть больше семи.
– "ты не верил, а оно существует" -"Да", - соглашался с ним басовитый мужской голос - "Ему наплевать, веришь ты или нет. Оно все равно догонит тебя".
Станислав не верил, оглядывался еще дважды. Тень была позади, оно не догоняло, но неотступно следовало за ним, так, что проходя под очередным фонарем он видел неясный чернильный силуэт двумя фонарями раньше.
Он быстро шел, и шаги его отзывались неровной дробью по мокрому асфальту. Мутное небо безразлично смотрело на него, рассудок двоился, а город выглядел грубо намалеванной театральной декорацией.
В какой то момент ему показалось, что Оно стало ближе. Станислав прибавил шагу, и под постоянный аккомпанимент голосов свернул на боковую улицу, чуть шире той, по которой шел до этого. Он надеялся, он страстно делал, чтобы чернильная тень оказалась случайным прохожим, который пройдет по той улице дальше. Hо нет, в какой то момент он обернулся и усмотрел все ту же чудовищную тень, скрывающуюся во тьме под низкими декоративными городскими деревьями. Hе совсем скрывающимся, а так, чтобы Станислав видел, что он по-прежнему не один, на блестящей предвесенней улице. -"Ты думаешь, оно отстанет?" - спросил голос, на этот раз степенный старик. "Hе надейся. От него можно убежать, но не так".