Ночь без алиби
Шрифт:
– Прочитал?
– спросил он хрипло.
Молча кивнув, я изготовился к прыжку.
– Значит, завтра съедешь?
– удостоверился он еще раз на всякий случай.
– Конечно.
– Дай мне письменное подтверждение.
– Согласен.
– Уговор такой: я сожгу расписку у тебя на глазах. Это что-то новое. Не хочет ли он меня обмануть? Нет, расписка настоящая. Я попросил его еще раз показать бумагу и убедился: та самая. Он, конечно, осторожничает, сверхосторожничает. Ну и бог с ним, зато Уле хуже не будет, если эта бумага сгорит… Я решился.
– Жги!
Он опять покачал головой и спрятал расписку в карман.
– Пиши, что завтра съедешь.
Я начал писать обязательство. Руки у меня дрожали. Быстрее, быстрее, торопил я себя, пока он не передумал. Он прочитал вслух написанное, бережно вложил листок в шкатулку, словно крупный банкнот, и опять развернул долговую расписку. Я внимательно следил за его медленными движениями. Чиркнула спичка, огонек лениво лизнул край бумаги и погас. Отец как завороженный уставился на темное пятнышко.
– Нет, - пробормотал он, - нет!
– И, поспешно сложив бумагу, сунул ее в карман.
– Сожги!
– крикнул я.
Он покачал головой.
– Нет, грешно.
Мы оба и не заметили, как вошла мать. Она встала между нами.
– Чего ты опять затеял?
– сердито спросила она отца.
Он отстранил ее.
– Тебя не касается!
Мать, зацепившись носком за ковровую дорожку, чуть не упала. Я успел поддержать ее. У меня мелькнула последняя надежда.
– Это касается и тебя, мама. Он хочет меня надуть.
– Не впутывай ее!
– Нет, пусть знает, как я попался в твою ловушку.
Я в двух словах рассказал матери о том, что произошло.
– Вот что, Эдвин, - начала она почти шепотом.
– Может, я зря все время тебя слушалась. Да, наверное, зря, а то бы кое-чего не случилось.
– Она подумала и решительно шагнула к отцу.
– Дай-ка сюда расписку, - потребовала она неожиданно твердым голосом, - и ту бумажку, что Вальтер написал, тоже.
– Рехнулась баба!
– в бешенстве крикнул отец.
– Начисто рехнулась!
– Отдай обе!
– не отставала мать. Куда девалась ее робость? Что придало ей силы?
– Если не отдашь бумаги, я расскажу, не сходя с места, расскажу, как ты получил эту расписку.
Отец, сгорбившись, растерянно посмотрел на мать. Затем суетливым движением вынул из кармана расписку и швырнул на стол.
– Я тебе это еще припомню, - проворчал он.
– Другую бумагу тоже!
Он открыл шкатулку, вытащил листок и положил его рядом с распиской.
Мать подошла к столу, внимательно прочитала обе бумаги и достала спички. Мы с отцом следили за ее руками. С шипением вспыхнула спичка. Мать взяла долговую расписку, еще раз взглянула на нее и подожгла. Пламя поползло от темного пятнышка на краю, пожирая строчку за строчкой. Черный пепел падал на пол. Вторая бумажка сгорела еще быстрее. Мы стояли затаив дыхание. На какой-то миг я заглянул в глаза матери и благодарно улыбнулся ей. Она кивнула, погладила меня по голове и молча вышла из комнаты. Переступив порог, она вдруг сникла, будто лишилась сил.
Был ли я доволен? Не знаю. Я рад был своему успеху и поражению отца. Но радость ведет к легкомыслию, а легкомыслие - к ошибкам…
– Ну а как ты все же заполучил коссаковский двор?
– спросил я.
Услышав это, отец поначалу даже оторопел. Потом повернулся ко мне и, еще
– Я… я полагаю, что Мадер тебе рассказал все?
Моя твердая позиция, кажется, пошатнулась. Теперь меня могло выручить лишь нахальство.
– Ах, собака, обхитрил меня!
– прохрипел он.
Я чуть было не кивнул в знак согласия, но вовремя одумался. Зачем мне понадобилось выведывать у него еще что-то? Наверно, потому, что, кто больше знает, тот и сильнее.
– Фридрих Мадер рассказал мне все, - соврал я.
– За исключением того, как ты прикарманил двор Коссака.
Отец с явным облегчением вздохнул и, довольный, улыбнулся. Долговая расписка уничтожена, но тем не менее он чувствовал себя победителем. Что за этим скрывается? Он держался непринужденно, будто между нами ничего и не произошло. Он снова отпер шкафчик и достал наполовину пустую бутылку сливянки. Я не верил глазам своим: он поставил бутылку на стол и велел мне принести из кухни рюмки. Сначала я заподозрил какое-то очередное коварство, но потом почувствовал, что за его демонстративно дружеским жестом никакого обмана не кроется.
Первую рюмку мы выпили молча. Он осушил свою залпом, а я пропускал крепкую наливку глоточками. Лишь попробовав вторую рюмку, я ощутил пряный сливовый аромат. Налив по третьей, он отодвинул рюмку в сторону и оценивающе посмотрел на меня.
– Я не обижаюсь на тебя. Так или иначе все остается в семье. Ты вот спрашиваешь насчет Коссаков. Тайны тут нет, ведь ты слыхал эту историю. Могу рассказать еще раз, если хочешь.
– Я хочу знать правду.
– Конечно, только правду.
Он взял рюмку, но лишь пригубил ее.
– Так вот, мы с Коссаком были друзьями, настоящими, неразлучными. Семья наша, как тебе известно, из Нижней Силезии, а вы оба, Фриц и ты, родились в Рабенхайне. Тут жила ваша бабка. Мать всегда скучала по дому, когда приезжала сюда. Ну вот, в январе сорок пятого пришлось нам драпать из Силезии. Куда в таких случаях подаются, спрашиваю? К родственникам или друзьям. И те и другие были здесь, в Рабенхайне. Но война и сюда докатилась. Трое суток шел бой. То русские врывались в деревню, то наши обратно занимали ее, пока фронт не ушел дальше. Через два дня, было это под вечер, Коссак с женой возились у себя во дворе, за сараем, где они закопали одежду с бельем. Вдруг слышим страшенный взрыв. Мы все туда, но поздно. Жена - в клочки, сам Коссак смертельно ранен. Из двух ребятишек, что рядом стояли, одного убило на месте, другого ранило, тяжело. Он помер в больнице… Оказалось, через их сад минная полоса проходила, наши во время боев поставили… Когда за сараем копать начали - и напоролись. В больнице Коссак еще завещание успел составить, при соседе Мозере, но тот на другой день сгинул, куда - никто не знал: говорили, что он у нацистов чем-то заправлял, ну и удрал от русских.
Отец взял рюмку и медленно допил ее. Я же теперь, наоборот, одним глотком осушил.
– А дальше?
– нетерпеливо спросил я.
– Что ж, судьи, понятно, потребовали свидетеля. Мадер и сделал мне одолжение. Ничего плохого тут не было. Он лишь подтвердил то, что и так было законным, но суд тогда не соглашался сразу.
– И за это одолжение он обязан был платить?
– Долговую расписку мы составили, потому что я хотел обезопаситься от всякой болтовни. Если бы он проговорился, я бы предъявил расписку к уплате.