Ночь – мой дом
Шрифт:
— Но я не думаю, что с Мазо сработает шантаж. А его поезд прибывает сюда завтра.
— Так скоро?
— Судя по тому, что я слышал.
— Ладно. Я всю жизнь веду дела с ему подобными. Мы с ним справимся. — Эстебан снова поднял рюмку. — Ты этого заслуживаешь.
— Спасибо, — отозвался Джо. На сей раз он выпил.
Эстебан вернулся к работе над рамкой.
— Так улыбнись же.
— Я пытаюсь.
— Значит, тут еще и Грасиэла.
— Да.
— Что с ней такое?
Джо с Грасиэлой решили никому не рассказывать, пока по ней не станет
Так что он с удивившим его самого облегчением, будто сбрасывая невидимую тяжесть, сообщил Эстебану:
— Она беременна.
Глаза Эстебана увлажнились, он хлопнул в ладоши, обошел стол и обнял Джо. Несколько раз похлопал его по спине, гораздо сильнее, чем Джо мог ожидать.
— Теперь, — провозгласил он, — ты мужчина.
— Ах, вот что для этого нужно? — отозвался Джо.
— Не всегда, но в твоем случае… — Эстебан покачал рукой туда-сюда, и Джо шутливо двинул его, и Эстебан принял этот удар и снова обнял его. — Я очень рад за тебя, друг мой.
— Спасибо.
— Она счастлива?
— Знаешь, да. Странно. Я не могу описать, но от нее правда как-то по-другому исходит энергия.
Они выпили за отцовство, и айборский пятничный вечер набирал силу за Эстебановыми жалюзи, за его пышным зеленым садом, за фонариками на деревьях, за каменной стеной.
— Тебе здесь нравится?
— Что-что? — переспросил Джо.
— Когда ты приехал, ты был такой бледный. И эта ужасная тюремная стрижка, и ты разговаривал так быстро.
Джо рассмеялся, и Эстебан засмеялся вместе с ним.
— Скучаешь по Бостону?
— Да, — признался Джо. Иногда он ужасно по нему скучал.
— Но теперь твой дом тут.
Джо кивнул, с удивлением осознав это:
— Видимо, да.
— Я понимаю, что ты чувствуешь. Я не знаю остальную Тампу. Даже после стольких лет. Но я знаю Айбор, как знаю Гавану, и я не уверен, как бы я поступил, если бы мне пришлось выбирать.
— Ты думаешь, Мачадо уже?..
— С Мачадо покончено. Возможно, еще пройдет какое-то время, но ему уже пришел конец. Коммунисты считают, что они смогут его заменить, но Америка этого никогда не допустит. У нас с друзьями есть чудесное решение, один очень умеренный человек, но я не убежден, что в наши дни кто-то готов к умеренности. — Он скорчил гримасу. — Из-за нее им пришлось бы слишком много думать. От этого болит голова. Людям нравится черно-белый мир, без полутонов.
Он положил стекло с фотографией на рамку, поместил сзади пробочный квадратик и нанес еще немного клея. Стер излишек небольшим полотенцем и отступил назад, чтобы оценить свою работу. Удовлетворенный ею, он отнес их опустевшие рюмки к бару и снова наполнил.
Принеся Джо его рюмку, он проговорил:
— Ты слышал о Лоретте Фиггис.
Джо поднял рюмку:
— Кто-нибудь видел, как она шествует по водам реки Хиллсборо?
Эстебан пристально посмотрел на него.
— Она покончила с собой, — произнес он.
Джо не донес питье до рта.
— Когда?
— Прошлой ночью.
— Как?
Эстебан несколько раз покачал головой и пошел за свой стол.
— Эстебан, как?
Тот стал глядеть в свой сад.
— Приходится предположить, что она снова взялась за героин.
— Вот оно что…
— Иначе это было бы невозможно.
— Эстебан… — повторил Джо.
— Она отрезала себе половые органы, Джозеф. А потом…
— Черт! — произнес Джо. — Черт, да не может быть!
— А потом перерезала себе горло.
Джо спрятал лицо в ладонях. Он ясно видел ее в кофейне, где они встретились месяц назад, видел, как она, еще девчонкой, поднимается по ступенькам полицейского управления в своей клетчатой юбочке, белых носочках и кожаных туфельках с цветными союзками, держа учебники под мышкой. А потом — образ, который он лишь воображал, но который казался вдвое ярче: как она калечит себя в ванне, наполненной ее кровью, и рот у нее раскрыт в вечном крике.
— Это было в ванне?
Эстебан непонимающе нахмурился:
— Что это?
— Она там себя убила?
— Нет. — Он покачал головой. — Она это сделала в кровати. В кровати своего отца.
Джо снова закрыл лицо руками и не стал их убирать.
— Прошу тебя, скажи мне, что ты себя не винишь, — попросил Эстебан спустя некоторое время.
Джо ничего не ответил.
— Джозеф, посмотри на меня.
Джо опустил руки и сделал долгий выдох.
— Она поехала на Запад. И на нее там охотились, как и на многих девушек, которые туда ездят. Ты на нее не охотился.
— Но это делали другие люди нашей профессии. — Джо поставил рюмку на угол стола и стал расхаживать по ковру, стараясь подыскать слова. — Каждая часть того, чем мы занимаемся, питает собой другие части, другие отсеки. Прибыль от продажи выпивки идет на плату девкам, а девки платят за наркотики, которые нужны, чтобы залучить других девок, заставить их трахаться с незнакомцами ради нашей выгоды. А если те девчонки попытаются соскочить с этой дряни или перестать слушаться, их бьют, Эстебан, ты это знаешь. Они пытаются слезть, но они могут попасться какому-нибудь смышленому копу, и поэтому им перерезают горло и бросают в речку. А мы последние десять лет провели, паля в конкурентов и друг в друга. И ради чего? Ради вшивых денег.
— Такова неприятная сторона жизни вне закона.
— Чушь, — бросил Джо. — Мы не просто живем вне закона. Мы гангстеры.
Эстебан ненадолго встретился с ним глазами. И сказал:
— Не стоит с тобой говорить, когда ты в таком состоянии. — Он поставил обрамленную фотографию на стол и перевел взгляд на нее. — Мы не сторожа братьям нашим, Джозеф. Более того, наши братья оскорбятся от предположения, что они не могут позаботиться о себе сами.
«Лоретта, — думал Джо, — Лоретта, Лоретта. Мы все брали и брали у тебя — и думали, что тебе каким-то образом удастся продержаться без того, что мы у тебя украли».