Ночь после выпуска
Шрифт:
И я понял, чем она мне угрожает! Упало сердце, заколодило дыхание – неужели посмеет?.. Замкнутое, ожесточенное лицо – да, посмеет, не так уж и дорога ей своя неудавшаяся жизнь.
– Ве-ра… – С трудом справляюсь с непослушным голосом. – Ты все-таки знаешь, что я тебя люблю, Вера.
Она, сведя челюсти, молчала.
– Знаешь, что и я тогда не выживу… Потому что люблю, Вера, люблю!..
– Оставь меня в покое, – глухо, в сторону, не шевеля губами, не дрогнув ни одним мускулом.
– То есть не люби, забудь?.. А можно это приказать себе, Вера?
О, опять упрямое, нелюдимое молчание.
– Я,
Молчание. Непробиваемое молчание. И я обессилел.
– Иди… – устало согласился я. – И радуйся – ты победила.
Но все же ждал, ждал от нее слова жалости, хотя бы одного слова – должна же опомниться! Нет…
– Прощай, – неумолимо и беспощадно. – Больше не приду кланяться.
У нее на ногах были тяжелые мужские сапоги, и поступь в них была туповато-увесистая, материнская.
Хлопнула дверь, она вышла.
– Коля… Ради бога, Коля!
Жена, издав свой слабый призыв к миру, возвышалась сейчас над неприбранным столом – массивный и беспомощный идол дома.
А я вдруг почему-то припомнил, как мы когда-то ходили по грибы за Жулибинские пожни. Верочке тогда было уже лет десять-одиннадцать.
Деревня Жулибино до сих пор стоит на своем месте, сохранились и пожни за ней, и обширное грибное разнолесье. Только теперь все это – деревню, затянутые кустарниками пожни, леса – перечеркивает новое, раскатанное до синевы шоссе, соединяющее город Карасино с остальным миром. Ныне за грибами ездят уже на автобусах целыми учреждениями, коллективами, с ящиками пива, с проигрывателями и аккордеонами…
Люблю собирать грибы. Люблю душную тишь леса, запах корневой влаги, запах земли и прелой листвы, тонкий, невнятный, какой-то недоказуемый запах самих грибов. Люблю палые желтые листья на жесткой приосенней траве, литую дробь черники на кочках, румяное полыхание брусники, и в моем сердце каждый раз случается легкий обвал, когда глаза нащупывают бархатный затылок затаившегося гриба.
Вере было лет десять-одиннадцать…
Не скажу, чтоб тогда был грибной на отличку год. Не из тех, когда из лесу тянутся вереницы со стонущими от тяжести корзинами. Просто был разгар сезона, и нам, наверное, чуть-чуть повезло – попали в лес перед очередной волной грибников. Нам то и дело приходилось вынимать из травы, из-под корней то нахохлившихся, твердо литых, словно развесные гирьки, подростков, то развесистых, с рыхлыми шляпками стариков. Что ни гриб, то физиономия!
Помнится, у меня на душе было не совсем спокойно. Я тогда замещал ушедшего в отпуск директора школы и должен был переслать в районные инстанции какую-то важную заявку. Мне не успели подготовить бумаги, а потому в тихом лесу меня точил червь ответственности.
В тени, на прохладной траве, мы раскинули скатерку, разложили багровые помидоры, огурцы, копченую, маслянисто потеющую колбасу. Шелестела листва над головой, и где-то в буйной зелени, в глубоком овраге, в чреве земли усердно шевелился ручеек. Жена хмурилась и улыбалась, а Верочка, наоборот, была сурово-сосредоточенна, худа, черна от солнца. В свои десять лет она успела стать страстной до исступления охотницей за грибами, в лесу на ее мордашке всегда появлялось выражение: «Я сюда не шутить пришла».
Как, однако, хорошо, только вот проклятая заявка!..
Мы ели брызжущие соком помидоры, пили пахнущий березовым веником чай из термоса, а наши глаза, поблуждав по сторонам, возвращались к корзинам. Уж очень они были изобильны – по самый верх заполнены крепкими шляпками! И суетливо жил в чреве земли ручей…
Неожиданно Вера вздернула голову, во всей ее худенькой подобранной фигуре появилось эдакое устремленное выражение, как у собаки, учуявшей дичь. Ничего не говоря, она поднялась, сомнамбулически двинулась к кустам, остановилась, пригнулась и… сдавленно крикнув, упала на колени.
– Глядите! – Вера пружинно вскочила, поднимая над головой обеими руками какой-то предмет. – Глядите!
Ее лицо было искажено. Мы глядели и сами понемногу заражались веселым ужасом.
– Глядите! Вот!
Несколько козьих скачков, Вера приблизилась к нам, протянула тонкие, опаленные солнцем девчоночьи руки… В них было что-то несуразное, до безобразия грубо измятое.
Жена первая воскликнула, в точности повторив сдавленный выкрик Веры. Крикнул от изумления и я.
В тонких немощных руках девчонки был гриб… Да нет, не гриб, а величественное сооружение природы, модель неведомого мира. Шляпа, словно географический континент с изрезанной береговой линией, с заливами и бухтами, с долинами и наплывами плоскогорий, с бугристыми хребтами и жаждущими влаги озерами, выеденными улитками. Шляпа – континент, а нога – беременный Атлант, коряв, скалист, источен протоками. Извергает же из себя такое мать-земля!
Перед лицом чуда вдруг стали жалкими наши ординарно внушительные корзины, побледнели все прошлые удачи и даже забылась не поданная своевременно срочная заявка. Извергает же такое!.. Господи! Да все трын-трава!..
Вера несла гриб к дому, как хоругвь. Встречные женщины охали, мужчины провожали нас красноречивой немотностью.
Городской автобус, провозивший нас по развороченным строительством улицам, гудел, как растревоженный улей. Люди никогда не бывают равнодушны к чуду.
На следующий день к Вере нагрянул фотокорреспондент местной газеты, недавно ставшей из мелкоформатной районной большеформатной городской.
Мутненькая фотография девочки с чудовищным до безобразия грибом была помещена на четвертой странице: «Десятилетняя Вера Ечевина, собирая грибы в лесу, нашла… местные старожилы не помнят такого…»
В ту осень наша Вера подняла на ноги добрую часть населения города, воскресенье за воскресеньем в лес двигались полчища. Люди неравнодушны к чуду.
Что-то легкое, освежающее жизнь принес тогда этот маленький случай.
А заявка… Ровно ничего не случилось оттого, что я подал ее на два дня позже.
Но, как всегда, что-то все-таки портило нашу легкую радость. Жена почему-то пугалась, суеверно повторяла:
– Ох, не к добру! Ох, удача с грибами всегда к беде!
Почему же я сейчас вдруг вспомнил тот далекий и в общем-то ничтожный случай?
Это, наверное, был самый счастливый день в жизни Веры. В моей тоже…
Она ушла от меня с угрозой.
А может, я неправильно эту угрозу понял…
Верин муж имеет право с полным основанием сказать про себя: «Я алкоголик!» Возможно даже, что он был когда-то и моим учеником, среди тех трех тысяч, что прошли через мои руки…