Ночь смирения
Шрифт:
Мальчик постарше посмотрел на своего приятеля, затем опять на Корвина.
– А как у тебя насчет строительных наборов?
– спросил он.
Корвин несколько печально покачал головой:
– Почти так же.
Он взъерошил их головы, затем перелез через бархатный канат, натянутый вокруг его стула.
Там скопилось много ожидающих детей и посматривающих на часы мамаш. Они устремились вперед, как только слегка потертый рождественский дед взгромоздился на свой трон. Он сидел там с минуту, закрывая глаза всякий раз, как комната начинала вращаться вокруг него. Рождественские украшения и цветные огни вращались и вращались, точно он кружился на карусели. Он попытался сосредоточиться на лицах детей, проходящих мимо него; попытался улыбнуться и махнул им рукой. Потом снова закрыл глаза и почувствовал, что его тошнит. Когда он открыл глаза, перед ним был смутный образ маленькой горгульи[Горгулья - выступающая водосточная труба в виде фантастической фигуры в готической архитектуре. ], которую подталкивала к нему грудастая крикливая женщина с плечами Тони Галенто.
– Иди к нему, Вилли, - говорила она хриплым голосом, заберись к нему на колени. Он тебя не обидит, правда, Сайта Клаус? Иди к нему, Вилли, и скажи ему, что ты хочешь.
С этими словами она снова подтолкнула семилетнего ребенка к Сайта Клаусу. Корвин приподнялся, неуверенно качнулся и протянул руку.
– Как тебя зовут, мальчик?
– спросил Корвин негромко икнул.
Он наклонился в сторону, попытался схватиться за ручку своего "трона" и свалился на пол прямо к ногам ребенка. Он сидел там, улыбаясь какой-то жалкой улыбкой, не способный подняться или сделать что-либо еще.
Маленькая горгулья взглянула на Корвина и громким голосом, подобным мамашиному, крикнула:
– Эй, мама! Сайта Клаус нализался!
Торгульина мамаша немедленно заорала: - У вас железные нервы! Вам должно быть стыдно!
Корвин сидел там и только кивал.
– Мадам, - сказал он очень тихо, - мне действительно стыдно.
– Пойдем, Вилли, - она,схватила мальчика за руку.
– Я думаю, это не причинит тебе психической травмы.
Глянув через плечо на Корвина, она прошипела: - Алкаш!
Люди, слыша ее голос, останавливались и смотрели.
Мистер Данди заторопился по проходу к секции игрушек. Он бросил всеобъемлющий взгляд, сменил обычный голос на елейный, как любой управляющий в дурном расположении духа.
– Что-то случилось, мадам?
– Случилось, - прорычала в ответ женщина.
– Ничего особенного, кроме того, что я в последний раз что-то покупаю в этом магазине. Вы нанимаете Сайта Клаусов в канавах!
Она показала на Корвина, пытавшегося встать на ноги. Тот сделал неуверенный шаг к бронзовому шесту, одному из четырех, на которых держался бархатный канат.
– Мадам, - очень мягко сказал он, - пожалуйста. Это Рождество.
Лицо женщины перекосилось в свете неоновой надписи, которая гласила: "Мир на Земле всем людям доброй воли!". Она походила на Злую Ведьму с Севера и в то же время на женский вариант Эбинизера Скруджа.
– Не травите душу, - кротко ответила она.
– Пойдем, Вилли.
Она натолкнулась на двух покупателей, отпихнула их с дороги и потащила ребенка по проходу.
Данди повернулся и взглянул на Корвина, потом на продавцов и покупателей, столпившихся в отделе.
– Все в порядке!
– мрачно сказал он.
– По местам! Все по местам!
Он направился к Корвину и остановился у бархатного каната. Его тонкие губы скривились, когда он пальцем поманил к себе Корвина.
– Слушаю, мистер Данди?
– Вот что я хочу тебе сообщить, мистер Рождество-маленькая сучка, сказал ему Данди.
– Поскольку до закрытия - один час тридцать минут, я с большим удовольствием сообщаю, что магазин больше не нуждается в твоих услугах. Иными словами, ты получил то, что заслуживал. А теперь убирайся отсюда!
Он повернулся к матерям и детям, блаженно улыбаясь.
– Ну что, дети, - фонтанировал он, - свободные лилипуты! Подходите все в отдел сладостей. Идите все за карамельками!
Он улыбнулся, подмигнул, благожелательно посмотрел на расстроенных детей и раздраженных матерей, уходящих от понурившегося Сайта Клауса.
Корвин смотрел в пол, чувствуя взгляды детей, и, повернувшись, направился в бытовку.
– Один совет, - сказал ему Данди.
– Будет лучше, если ты вернешь этот потрепанный красный костюм туда, где ты его взял, прежде чем налижешься и порвешь его окончательно.
Корвин остановился и посмотрел на искаженное злобой лицо.
– Большое спасибо, мистер Данди, - тихо сказал он.
– Что касается моего пьянства, оно непростительно, примите мои искренние извинения. В последнее время я заметил, что у меня мало выбора для выражения эмоций. Я могу либо пить... или же я плачу. А пьянство менее заметно.
Он помедлил и бросил взгляд на пустое место Сайта Клауса.
– Но что касается моего неподчинения, - он покачал головой, - я не был груб и с той жирной дамой. Я хотел ей осторожно дать понять, что Рождество - это не беготня по всему магазину и не расталкивание людей, стоящих на пути, кроме того, не стоит кричать "обман!", когда нужно раскрыть кошелек. Я только пытался сказать ей, что Рождество - это нечто совсем другое. Оно богаче и прекрасней, правдивей и... нужно делать поправку на терпение, любовь, милосердие и сострадание.
Он глянул на застывшую маску, которая заменяла лицо управляющему.
– Все это я бы сказал ей, - мягко добавил он, - если бы она дала мне эту возможность.
– Да ты - философ!
– холодно ответил мистер Данди.
– Что до твоего последнего слова, возможно, ты можешь сказать нам, как мы можем пользоваться твоими святочными стандартами, которые ты столь грациозно и самозабвенно обосновал для нас?
На лице Корвина не было ни тени улыбки. Он покачал головой и пожал узкими плечами.
– Не знаю, как объяснить это, - тихо сказал он.
– Я не могу ответить на этот вопрос.,Все, что я знаю, это то, что я - побежденный стареющий и бесполезный пережиток иного времени. Что я живу в грязном меблированном доме на улице, полной детей, для которых Рождество - это день, когда не надо идти в школу. И ничего больше. Моя улица, мистер Данди, полна потрепанных людей. Единственное, что попадает на Рождество в их дымоходы это еще большая бедность.
Он криво улыбнулся и посмотрел на свой мешковатый красный костюм.