Ночь упавшей звезды
Шрифт:
– - Она не страшная. Она противная. И опасная...
– - пробурчал Одрин, поморщившись от очередной серии визгов, доносившихся со двора.
– - Слушай, долго она еще будет визжать?
– - А не знаю. У нее впереди вечность.
Одрин громко фыркнул и прошел в спальню, закрытое окно которой хоть частично заглушало истошные вопли госпожи эйп Леденваль. Усадив меня на шкуру перед очагом, захлопнул дверь:
– - Устала, девочка?
– - С тобой? Невозможно, -- искренне ответила я и зевнула, прикрыв рот ладонью. Угольки в камине
Одрин, подойдя к столу, вытянул руку над пустой столешницей. Над столом качнулось марево, в воздухе запахло ароматом свежей выпечки, и эта самая выпечка вкупе с кувшином молока неожиданно появилась из ниоткуда. Кувшин тихо дренькнул и покачнулся. Элвилин подхватил его, а потом, оглядев дело рук своих, растерянно произнес:
– - Да что ты будешь делать... Я опять забыл кружки...
– - А здесь их нет?
– - я сунула в огонь пару дровишек потолще и обернулась к Одрину. Встала, посмотрела на стол и, сморгнув, на всякий случай протерла глаза.
– - А-а... этого не было...
– - я обвиняюще ткнула пальцем в кувшин, который мевретт сжимал ладонями.
– - А это можно есть? А... ты что, как Звингард, умеешь?
– - глаза у меня сделались по блюдечку. Ну, или хотя бы по розетке. А ведь я видела, как Мадре колдовал, достав мне из воздуха одеяло. Забыла просто.
– - Умею, Триллве, -- улыбнулся Одрин.
– - Не так, как Звингард, но умею. Кстати, если захочешь, то, когда вернешься, мы попросим дедку проверить тебя на магические способности. Вдруг окажется, что ты сможешь овладеть какими-нибудь заклинаниями? Я бы тебя учил...
– - мевретт мечтательно вздохнул.
– - А кружки, кажется, должны быть где-то здесь...
Он поставил на стол кувшин и вышел в кабинет.
Я ошеломленно уставилась элвилин в спину.
Ох, я им тут наколдую. Всех лягушек во рву в фиолетовый цвет перекрашу.
Я хмыкнула и отхлебнула прямо из кувшина. Потянулась, цопнула булочку и впилась в нее, следуя принципу, если не спать, так есть... Вот она, справедливость.
Одрин вернулся, неся в руках два высоких серебряных бокала. Улыбнулся, глядя на мое умиротворенное лицо, и поставил бокалы на стол:
– - Ну, они, конечно, для вина, но больше ничего нет, -- и немного виновато пожал плечами. Я улыбнулась. Собственно, ну какая разница... мне не нужна вычурность королевских приемов, мне дорог она сам... Я разлила молоко по бокалам, один подала мевретту, второй взяла сама.
– - За нас...
Одрин счастливо рассмеялся. Ему еще никогда в жизни не приходилось поднимать тост молоком. А я вытерла пальцем белые усы над губами и спросила:
– - А почему ты слуг тогда гонял, когда сам мог все наколдовать?
Жених протянул руку и погладил меня по щеке:
– - Ну, волшебство -- оно как песня: иногда льется бурным потоком, а иногда иссякает, и тогда ждешь и трясешься, не зная, вернется ли оно еще. И... я боялся опростоволоситься перед тобой.
Лилейный опустил глаза, пряча прыгающие в них веселые искорки:
– - Слушай, тебе когда-нибудь говорили, что ты -- чудо? Ты звезда, а свет твой такой теплый, как у солнца.
Слезинка вдруг капнула в молоко.
– - Может быть... я не помню...
Я прикрыла глаза.
– - Одрин... мне даже подарить тебе нечего...
Он поставил свой бокал на стол и взял меня за руку:
– - Никогда так не говори, слышишь?
– - заглянул мне в глаза.
– - Ты сама -- мой самый большой подарок в жизни. И эта ночь -- лучшее из всего, что со мной случалось.
Свой бокал я поймала уже у пола, с ужасом подумав, что испортить еще и ковер в спальне -- для меня уже чересчур. Залпом проглотила солоноватое молоко. И приникла к жениху. Он прижал меня к груди, и серые глаза потемнели от огня, который стал в эту ночь уже таким привычным. Зарылся лицом мне в волосы. Пробормотал, что совсем скоро наступит утро, и он останется один на один с пустотой. Отгоняя печальные мысли, прильнул к моим губам и начал медленно и осторожно целовать...
С улицы внезапно донесся пронзительный визг Исы, повторяющей снова и снова его имя. Мадре затрясло от нахлынувшего вдруг безумного гнева. Он отстранил меня и, резко развернувшись, подскочил к окну. Распахнул его так, что жалобно зазвенели стекла и, высунувшись по пояс, заорал:
– - Да заткните вы ее кто-нибудь! Вечно все самому приходится!
Вскинул руки, и на кончиках пальцев выросло белесое облачко. Оторвалось и ринулось в темень двора. Через секунду яростные вопли Исы оборвались на полуслове. Мадре, побледнев, оперся о подоконник.
Я подхватила его, локтем захлопнув створку, дотащила до кровати, но та была чересчур высока, а Одрин при всей субтильности не настолько легок, чтобы я его туда закинула. Потому я просто привалила мевретта к кровати и перевела дыхание. Руки и ноги у меня тряслись.
– - Ты... ее немой года на три сделал, да?
– - На неделю...
– - прохрипел он. Бледность с его лица постепенно отступала и мевретт, притянув меня к себе, смущенно шепнул на ухо:
– - Мгла! Триллве, прости, я вышел из себя... И... магия... забирает столько сил...
– - он уткнулся мне в макушку.
– - Отдохни. Стоять можешь?
– - я неуверенно посмотрела на жениха: вроде, пока не падает. Кинулась к столу, налила молока, схватила булочку, принесла: -- На, глотай. Ну, давай же...
Одрин залпом опрокинул в себя молоко:
– - Спасибо, Триллве... На ногах держусь, -- лилейный вдруг смутился.
– - Еще налить?
– - я удивленно посмотрела на него.
– - Нет, спасибо...
– - элвилин притянул меня к себе и расстроено пробормотал: -- Ну... такой магический всплеск... боюсь, что я не смогу...ну, ты понимаешь...