Ночь волка (повести)
Шрифт:
* Древнескандинавский воин, совершающий убийства в слепой ярости, вызванной приготовленным из мухоморов галлюциногенным отваром.
** Редкое психическое расстройство, сопровождаемое агрессивностью и бессмысленными убийствами (заимств. из малайск.).
*** Секта наемных убийц в средневековой Северной Индии.
Но по-настоящему нашу жажду убивать мы не понимаем, мы просто чувствуем ее.
При вызывающем отвращение виде другого человеческого существа мы чувствуем, как она нарастает в нас, пока не превращается в непреодолимое влечение, которое толкает нас, как влекомую нитью марионетку, на сам акт убийства или его попытку.
Именно
Заключить в объятия, обладать, удовлетворить вожделение, пусть даже полюбить на короткое мгновение и на короткое мгновение укрыться в этой любви - это здорово, это такое утешение и облегчение, которое трудно переоценить.
Но это не длится долго. Можно вызвать это к жизни, поддерживать в себе несколько дней, даже месяцев (хотя порой тебя и на одну ночь не хватает), можно даже словечком перемолвиться друг с другом через некоторое время - но это никогда не длится долго. Железы в конце концов устают, если не случается что-нибудь похуже.
Единственным окончательным решением проблемы оста ется убийство, долговременное облегчение приносит только оно. Но потом, после убийства, одиночество подступает с новыми силами, а через какое-то время встречаешь другое ненавистное человеческое существо.
Проблема двух побудительных мотивов была общей для нас обоих. Все время, пока я глядел на эту девушку, бредущую параллельно мне, пока я, понятное дело, присматривал за ней, я размышлял над тем, как чувствует эти две потребности она. Может, ее внимание привлекают бугристые шрамы на моих щеках, полускрытые шейным платком - по мне, они отличались приятной симметричностью. Или она раздумывает над тем, как выглядят мои голова и лицо без черной фетровой зюйдвестки, низко надвинутой на глаза? А возможно, она думает главным образом над тем, чтобы воткнуть этот свой крюк мне в глотку под подбородком и свалить меня на землю?
Ответить я не мог. Ее лицо не выдавало никаких чувств, как, надеюсь, и мое.
По этой причине я задался вопросом, как отзываются два этих побуждения во мне, как их чувствую я, глядя на эту девушку с голубыми глазами и с залихватским шрамом, с высокомерно сжатыми губами, напрашивавшимися на хорошую зуботычину, и тонкой шеей? И я понимал, что не могу описать свои чувства даже самому себе. Я только ощущал, что обе эти потребности растут во мне бок о бок, как чудовищные близнецы, и так будет продолжаться, пока они не станут слишком большими для моего напряженного тела и пока одна из них не вынуждена будет вырваться из-под контроля.
Не знаю, кто из нас первым стал замедлять шаги, настолько постепенно это происходило, но облачка пыли, которые поднимаются с почвы Мертвых земель при легчайшем прикосновении ноги, с каждым
В этот момент мы находились между бензиновыми резервуарами. Шесть или семь их возвышались над нами - сдавленные, как пивные жестянки, взрывом десятилетней давности. Однако металл выглядел достаточно прочным, пока не заметишь, как сквозь причудливый узор из дырочек и прорех проглядывает красноватый вечерний свет. Кружева, да и только. Прямо перед нами, через шоссе, высились скелетоподобные руины старого разбитого завода, осевшего от взрыва, как и высоковольтные опоры, с нижними этажами. занесенными кучами, гребнями, гладкими холмами пыли.
С каждой минутой вечерний свет все больше багровел и сгущался.
После того как спало физическое напряжение, которое доставляла ходьба и которое всегда служит каким-то выходом для эмоций, я почувствовал, что желания-близнецы растут во мне все быстрее. Но это было естественным, сказал я себе, наступал кризис, что, несомненно, понимала и она, и это понимание должно было помочь нам без взрыва превозмогать наши желания еще некоторое время.
Я первым начал поворачивать голову. В первый раз я прямо посмотрел ей в глаза, а она - в мои. И, как всегда в таких случаях, внезапно возникла третья потребность, моментально ставшая такой же сильной, как и остальные две потребность говорить, рассказывать и расспрашивать обо всем. И когда я уже начал формулировать первые идиотски любезные приветственные фразы, мое горло сдавило как и должно было случиться, от ужасной тоски по всему что утрачено, от сознания бесполезности любого общения, от невозможности воссоздать прошедшие времена, наше индивидуальное прошлое, любое прошлое. И, как всегда, третье желание умерло.
Мне кажется, она чувствовала ту же предельную боль, что и я. Она, я увидел, крепко зажмурилась, лицо ее исказилось а плечи опустились, когда она тяжело сглотнула.
Она начала снимать с себя оружие первой. Сделав два шага боком по направлению к шоссе и извернувшись всем телом, она протянула левую руку, положила арбалет на бетон и отвела от него кисть дюймов на шесть. Все это время она не спускала с меня тяжелого взгляда - свирепого взгляда, я бы сказал, обернувшись через левое плечо. Она применила уловку опытного дуэлянта: делала вид, что смотрит мне в глаза, тогда как на самом деле фокусировала взгляд на моих губах. Я и сам применял этот трюк - прямой взгляд в глаза соперника утомляет и может лишить вас бдительности.
Я стоял левым боком к стене, поэтому мне не нужно было изворачиваться всем телом, чтобы дотянуться до стены. Я сделал два таких же боковых шага, как и она, и, зацепив ее только двумя пальцами, в высшей степени осторожно - обезоруживающе, как я надеялся, - я вытащил из кобуры свою антикварную пушку, положил ее на бетон и полностью убрал руку. Теперь настал ее черед, так, во всяком случае, должно было быть. Ее крюк грозил превратиться в серьезную проблему, насколько я понимал, но углубляться в это пока не было нужды.