Ночь волка (повести)
Шрифт:
И тут над нашими головами пронесся пронзительный вой! С самого начала очень громкий, он звучал так, словно доносился откуда-то из дымки над нашими головами. Звук быстро терял высоту и силу.
Наверху разрушенного завода через дорогу от нас зажглись огни святого Эльма! Они сверкнули три раза настолько ярко, что, несмотря на полный дневной свет, мы смогли различить фиолетово-голубое сияние.
Вой полностью затих, но в последний момент, как ни парадоксально, показалось, что он доносится с более близкого расстояния!
Эта одна на двоих угроза - так как любое неожиданное событие в Мертвых землях представляет собой угрозу, а таинственное событие - вдвойне - положила конец нашей игре в убийство. Девушка
Первым делом я схватил Матушку. Потом я облегчился страх помог мне в этом. Затем я натянул штаны и ботинки, вставил свои зубы, засунул одеяло и вещмешок в неглубокую пещеру у края шоссе, все время оглядываясь по сторонам, чтобы не быть застигнутым врасплох с любого направления.
Девушка тем временем надела ботинки, пододвинула к себе арбалет, вывинтила щипчики из культи, вставила на их место нож и устроила покалеченную руку в перевязи из шейного платка. Я задумался, для чего, но на догадки не было времени, даже если бы я захотел догадываться, так как в этот момент маленький тускло-серебристый самолет, очень похожий на жука, вынырнул из тумана позади разбитого завода и беззвучно начал планировать вниз по направлению к нам.
Девушка забросила свой ранец в пещеру, а вместе с ним и арбалет. Я уловил ее мысль и заткнул Матушку сзади за пояс штанов.
С первого взгляда на самолет я определил, что он поврежден, на эту мысль, полагаю, меня навела тишина, с которой он подлетал. Эта догадка подтвердилась, когда одно из его обрубленных крыльев или лопастей чиркнуло об угловую опору разрушенного завода. Самолет спускался слишком медленно для того, чтобы разбиться при падении. В действительности его спуск был настолько замедлен, что в это трудно было поверить, правда, прошло много лет с тех пор, как я в последний раз видел летящий самолет.
Он не разбился, но от легкого столкновения с землей дважды развернулся и остановился на шоссе не далее чем в пятидесяти футах от нас. Нельзя было сказать наверняка, что он потерпел аварию, но он как-то странно накренился и выглядел достаточно покалеченным.
В самолете открылась овальная дверь, и на бетон легко выпрыгнул мужчина. И какой мужчина! Он был скорее семи, чем шести футов ростом, с коротко остриженными светлыми волосами, с очень загорелым лицом и руками. Все остальное было скрыто аккуратной одеждой переливающегося цвета. Весить он должен был столько же, сколько оба мы, вместе взятые, но он был прекрасно сложен: мускулистый и вместе с тем гибкий. Лицо его выражало незаурядный ум, ровный темперамент и доброту.
Да, доброту, черт его побери! Мало того, что его тело прямо светилось здоровьем и жизненными силами, а это было оскорбительно для нашей иссушенной кожи, для наших жилистых, как веревки, мускулов, для наших язв, полусгнивших желудков и полуостановленных опухолей, мало всего этого, так ему еще необходимо было выглядеть добрым - таким человеком, который уложит вас в постель и будет ухаживать за вами, будь у вас Бог весть какой интересный случай болезни, и даже произнесет для вас молитву - и все в таком же отвратительном духе.
Не думаю, чтобы я смог вынести этот приступ бешенства, оставаясь на месте. К счастью, в этом и не было необходимости. Так, словно мы репетировали это часами, девушка и я вскарабкались на шоссе и понеслись к человеку из самолета, преднамеренно расходясь в разные стороны, чтобы ему труднее было следить одновременно за обоими, но не настолько далеко
Мы не бежали, хотя двигались с самой большой скоростью, на какую осмеливались, - бег мог ненароком выдать нас, а Пилот, как я стал его называть про себя, держал в правой руке какой-то странный маленький пистолет. На самом деле то, как мы двигались, было частью наших совместных действий: я подволакивал ногу, будто был хромым, а девушка имитировала другую разновидность хромоты, так, что ее приближение выглядело серией полуреверансов. Ее рука на перевязи была скрючена, и в то же время она, будто случайно, демонстрировала груди - я еще подумал: "Тебе вряд ли стоит подобным образом отвлекать внимание этого бычка, сестренка, у него, небось целый гарем из шестифутовых телок". Я откинул голову назад и умоляюще протягивал руки. Одновременно оба мы несли какую-то чепуху. Я хрипел что-то наподобие "мистер, Бога ради спасите моего приятеля ему худо в сотне ярдов отсюдова он помирает мистер помирает язык почернел от жажды весь распух ох спасите его мистер моего приятеля он не дальше сотни ярдов отсюдова он помирает мистер помирает...", а она плела еще больший вздор насчет того, как "они" преследуют нас от самого Портера и собираются распять нас за то, что мы верим в науку, и как "они" уже посадили на кол ее матушку и десятилетнюю сестру, и все в том же роде.
Не имело значения, что наши истории не соответствовали друг другу или вообще не имели смысла, наш лепет звучал убедительно и позволял нам потихоньку приближаться к парню, а это-то нам и надо было. Он направил свой пистолет на меня, а потом я увидел, что он заколебался, и я подумал с восторгом: "Ты привез сюда немало доброго мясца, мистер, но это будет пресное мясцо, мистер, пресное!"
Он принял компромиссное решение и, отступив на шаг, стал кричать на нас и махать рукой - мы были парой одичавших собак.
К нашему большому преимуществу мы действовали без колебаний. Не думаю, чтобы нам это удалось, если бы мы как раз не настроились убить друг друга, когда он свалился нам на голову. Наши мускулы, и нервы, и умы были настроены на немедленную безжалостную атаку. А некоторые "цивилизованные" люди смеют еще утверждать, что жажда убийства не способствует самосохранению.
Мы уже почти добрались до него, и он ожесточал себя, чтобы выстрелить, и я, помню, какую-то долю секунды думал о том, что может сделать мне эта его чертова пушка, а потом мы с девушкой начали наше поочередное представление. Я замер как вкопанный, будто совершенно оробел под угрозой его оружия, а пока он осознавал это, чуть дальше продвинулась девушка и замерла, как только его взгляд переместился на нее, тем временем я продвинулся еще на фут и затем еще убедительней попытался продемонстрировать свою неподвижность, стоило лишь его взгляду метнуться ко мне. Мы действовали в четком согласии и в прекрасном ритме, будто давние партнеры по танцам, хотя все это было абсолютным экспромтом.
И все же, честно говоря, не думаю, чтобы мы добрались до него, если бы как раз в тот момент не произошло нечто, отвлекшее его внимание. Могу сказать, что, в конце концов, он сумел ожесточить себя, а мы все еще не были достаточно близко. Он не был таким ручным, как я надеялся. Я завел руку за спину, чтобы достать Матушку, предполагая сделать последний рывок, а потом, чтобы там ни случилось, прыгнуть, когда раздался этот жуткий вопль.
Даже не знаю, как описать его двумя словами. Это был, судя по всему, женский крик, доносившийся с некоторого расстояния от старого завода. В нем слышалась нота боли и предупреждения, и в то же самое время он был слабым и чуть захлебывающимся, а в конце - булькающим, будто издавал его некто полумертвый, с горлом, забитым мокротой. Голос нес в себе или искусно имитировал все это одновременно.