Ночь волка (повести)
Шрифт:
– Говорил же вам, что вы выиграли стоящий приз.
– изрек он в своей констатирующей факты манере.
Алиса облизнула губы.
– Рэй, - сказала она, - мы сможем выбраться отсюда.
Только четыре слова, но они это сделали. Что-то во мне отомкнулось - нет, взорвалось - так будет точнее.
– Мы можем отправиться куда угодно!
– почти кричал я.
– Туда, где нет пыли, - поддерживала меня она.
– В Мехико, Южную Америку!
Она забыла о циничном уговоре обитателей Мертвых земель верить в то, что пыль не кончается нигде, но об этом забыл и я. Есть ведь разница,
– Рио!
– дополнил я ее список.
– Обе Индии. Гонконг. Бомбей, Египет, Бермуды. Французская Ривьера!
– Бои быков и чистые постели, - вырвалось у нее.
– Рестораны. Плавательные бассейны. Ванные комнаты!
– Подводное плавание, - подхватил я так же истерично. Автогонки и столы для рулетки!
– "Бентли" и "Порше"!
– Аэробусы, и Ди-Си-4, и "Кометы"!
– Мартини, и гашиш, и крем-брюле!
– Горячая пища! Свежий кофе! Азартные игры, курево, танцы, музыка, напитки!
– Я чуть было не добавил "женщины", но подумал о том, как будет выглядеть грубовато сбитая маленькая Алиса рядом с этими созданиями из мечты, которых я держал в воображении. Я тактично проглотил слово, но саму идею оставил на потом.
Не думаю, что хоть один из нас точно сознавал, что говорит. Не верю, в частности, чтобы Алисе доставало возраста на собственном опыте испытать все те вещи, о которых она говорила. Эти слова, которые вырывались из нас, были просто сакраментальными символами надолго подавленных желаний.
– Рэй, - Алиса рванулась ко мне, - давай поднимемся на борт.
– Да, - ответил я с готовностью, а потом обнаружил небольшую загвоздку. Люк, ведущий в самолет, находился в паре футов над нашими головами. Тот, кто первым захочет забраться на борт, - или кого будут втаскивать на борт, как, например, Алису из-за ее искалеченной руки, - моментально сдастся на милость оставшегося. Я полагаю, та же мысль пришла в голову и Алисе, потому что она остановилась и посмотрела на меня. Это было немножко похоже на старую головоломку о волке, козе и капусте.
Может быть, кроме того, мы оба опасались, что самолет окажется ловушкой?
Папаша разрешил проблему самым непосредственным образом, чего и следовало от него ожидать. Он спокойно встал между нами, слегка подпрыгнув, ухватился за изогнутый порожек, подтянулся и взобрался в самолет так быстро, что у нас едва ли хватило бы времени предпринять что-нибудь по этому поводу, даже если бы мы хотели. Папаша вместе со всеми своими ножами вряд ли намного выбивался из легчайшей весовой категории. Самолет просел на дюйм, потом снова качнулся вверх.
Как только Папаша исчез из поля зрения, я отступил назад, доставая свой тридцать восьмой, но секундой позже старик выглянул из люка и, облокотившись на подножку, расцвел улыбкой.
– Поднимайтесь, - сказал он - Местечко что надо. Обещаю, покуда не заберетесь, не нажимать ни на одну кнопку, хоть тут их целая тьма.
Я ухмыльнулся в ответ и стал подсаживать Алису. Ей это не понравилось, но она не могла не признать, что вынуждена быть следующей. Она зацепилась крюком за порожек, а Папаша ухватил ее за левое запястье пониже большой рукавицы и потянул.
Потом настала моя очередь. Мне это не нравилось. Мне не нравилось, что эти двое будут нависать надо мной в то время, как мои руки будут беспомощно цепляться за порожек. Но я подумал: "Папаша - чокнутый. Чокнутым можно доверять, по крайней мере кое в чем, хоть и нельзя доверять больше никому". Я начал подтягиваться. Ощущение было странным: самолет сначала поддался, а потом стал сопротивляться, как живое существо. Для него, видимо, было несложно справиться с нашим общим весом, который все равно едва превышал половину веса Пилота.
Внутри кабина оказалась маленькой, но, как Папаша и говорил, до чего же там было здорово! Все выглядело мягким и закругленным, какой представляешь себе собственную утробу, и почти все было приятного для глаза тускло-серебристого цвета. В целом очертания чем-то напоминала внутренность яйца. В носу, который представлял собой тупой конец яйца, размещались пара экранов, широкий обзорный иллюминатор и несколько маленьких циферблатов, а целый легион кнопок, о котором упоминал Папаша, выстроился наподобие клавиатуры пишущей машинки. Правда, кнопок, на которых не было никаких обозначений, хватило бы, чтобы писать по-китайски.
Сразу за приборной доской, ближе к корме, стояла пара очень удобных низких кресел странного вида. Казалось, они развернуты задом наперед, пока я не сообразил, что устраиваться в них нужно, стоя на коленях. Занимающий кресло ложился на живот лицом к приборам, оставляя руки свободными, чтобы нажимать на кнопки и совершать прочие манипуляции. Для подбородков предусматривались подушечки из губчатого материала.
Дальше к корме находились крошечная контрольная панель и боковые сидения, не столь экстравагантные, как передние. Люк, через который мы вошли, был прорезан в борту еще ближе к корме.
Не было ни малейшего намека на какие-нибудь шкафчики или специально отведенные места для хранения вещей, но, непонятно как, прикрепленное к бортам, там находилось немалое количество гладких на ощупь, округлых тюков преимущественно все того же тускло-серебристого цвета, некоторые - побольше, другие - поменьше, саквояжи и сумки, как можно бы назвать их с натяжкой.
Как бы там ни было, кабина выглядела чудесно, более того, она будто жила сама по себе. Похоже, она специально создавалась для определенного человека, а может быть, и им самим. В ней ощущалась некая индивидуальность, своя собственная сильная, но доброжелательная индивидуальность.
А потом я понял, чья это личность там незримо присутствует. И меня чуть не стошнило. Я был так близок к этому, что стал уговаривать себя, будто это антигравитация так воздействует на желудок.
Но все вокруг было настолько интересным, что я заставил себя преодолеть тошноту. Папаша как раз копался в двух огромных тюках, которые громоздились на сиденье второго пилота. Расстегнутые и открытые, они были словно подготовлены к немедленному использованию. В одном из них лежало нечто, плотно свернутое, снабженное ремнями и вполне могущее быть парашютом. В другом хранилась тысяча или больше кубиков, подобных тому, который я вынул из руки Пилота. Все они были аккуратно уложены в кубическую коробку, а она, в свою очередь, находилась в мягкой наружной сумке. Виден был даже промежуток в том месте, откуда Пилот вынул свой кубик.