Ночь волка (повести)
Шрифт:
Все, кроме одного. Пока затухало фиолетовое свечение, мне послышался очень слабый голос номер один (даже не сам голос, обращенный непосредственно к нам, а будто его слабое отражение, которое экран услышал и запомнил. "Спасибо и счастливого пути!")
VI
Многие ведут отсчет своего падения от
того или иного убийства, о котором не ду
мали много в момент свершения.
Томас де Куинси
– А вам, сэр, долгой веселой осады и жареной крысы к Рождеству, - ответил я, очень громко и неожиданно для самого себя.
– Война! Как я ненавижу войну!
– взорвался Папаша. Он не
– Черт бы тебя побрал. Папаша!
– внесла свою лепту Алиса.
– И тебя тоже, Рэй! Мы могли извлечь из ситуации хоть какую-то выгоду, но вам обязательно нужно было разыграть пай-мальчиков.
Затем ее гнев взял верх над грамматикой, или, может, мы с Папашей что-то неправильно расслышали. И она закончила:
– Черт бы вас обеих побрал!
Во всем этом было мало смысла. Мы, видимо, просто выпускали пар после того, как целых тридцать минут боялись слово вымолвить.
Я сказал Алисе.
– Не знаю, что ты там могла извлечь из ситуации, кроме разве что кандалов для нас.
Папаше я заметил:
– Ты можешь ненавидеть войну - в одной ты уже поучаствовал. Те гранаты, что ты сбросил, приголубят сотню-другую саваннцев.
– Это именно то, что ты все время мне приписываешь, правда?
– огрызнулся Папаша.
– Так я ведь и не надеялся, что дождусь чего-нибудь другого.
Алисе он сказал:
– Прости, что пришлось прижать тебе обожженные пальцы, сестренка, но ты же не станешь утверждать, что я не предупреждал тебя: для меня все средства хороши.
Затем он снова обратился ко мне:
– Я действительно ненавижу войну, Рэй. Это просто убийство, но в большем масштабе, хотя кое-кто из моих ребят и не согласен со мной.
– Тогда почему бы тебе не отправиться проповедовать против войны в Атла-Хай и Саванну?
– требовательно спросила Алиса, по-прежнему возбужденно, но уже не зло.
– А ведь правда, Папаша?
– поддакнул я.
– Может, так и сделаю, они в этом нуждаются, - сказал он задумчиво, а потом ухмыльнулся.
– Эй, а ведь неплохо звучит - "Посетите проповедь всемирно известного убийцы Папаши Трамбула, выступающего против войны. Не забудьте надеть защитные стальные воротнички". Классно, дa?
Мы засмеялись, сначала неохотно, а потом от души. Думаю, все мы понимали, что впереди нас ждут не слишком веселые события, а потому и не стоило пренебрегать малейшим поводом порадоваться.
– Пожалуй, у меня действительно не было никакого стоящего плана, - призналась мне Алиса, а Папаше сказала: - Ладно, я тебя прощаю за сегодняшнее.
– Не надо, - сказал Папаша, вздрогнув.
– Терпеть не могу вспоминать, что произошло с тем типом, который как-то позволил себе меня простить.
Мы осмотрелись и принялись оценивать наши припасы. И как раз вовремя. Быстро темнело, хоть мы и летели вслед за солнцем, а свет в кабине не зажигался, и мы не знали, как его включить.
Мы заткнули парой сумок дыру в экране мира, даже не попытавшись исследовать ее. Через какое-то время в самолете потеплело и стало не так пыльно. Вскоре, правда, кабина заполнилась дымом от наших сигарет, но это чуть позже.
Мы сняли со стен те несколько мешков, которые еще не успели исследовать. Ничего интересного в них не оказалось даже фонаря.
Я еще раз прошелся по кнопкам, хотя нимбы исчезли, и чем темнее становилось, тем очевиднее это было. Даже кнопка Атла-Хая не поддавалась, потеряв свой фиолетовый ореол. Я попробовал комбинацию для открытия огня, рассчитывая стрельнуть разок по первой попавшейся горе, но кнопки, которые так хорошо поддавались несколько минут назад, сейчас отказывались повиноваться. Алиса предлагала другие комбинации, но и они не срабатывали. Панель была действительно заблокирована. Может, из-за выстрела саваннцев, хотя и дистанционная блокировка из Атла-Хая была достаточным объяснением.
– Сволочи!
– сказал я.
– Они не должны были так крепко нас прижимать. Пока мы направлялись на восток, у нас был, по крайней мере, выбор - туда лететь или обратно. Сейчас выбора нет.
– Думаю, мы еще неплохо отделались, - сказал Папаша. Если бы Атла-Хай имел возможность лучше о нас позаботиться (в случае, если б они не были в осаде, я имею в виду), уверен, что они бы нас захватили. Я хочу сказать, захватили бы самолет, а нас вытащили наружу - большущим пинцетом, скорее всего. И несмотря на ваше лестное мнение о моем проповедническом даре (которого, кстати никто из верующих моей группы не разделяет, они говорят обо мне: "Этот заблудший старый атеист"), я не думаю, что кого-либо из нас ждал бы в Атла-Хае особо теплый прием.
В этом нам пришлось с ним согласиться. Я не мог себе представить ни Папашу, ни Алису, ни даже самого себя, стоящих наравне (даже если бы мы не были убийцами-париями) с толпой гениев, из которых, казалось, состояло население Атла-Хая и Лос-Аламоса. В этих республиках (назовем их республики дубль-А) возможно, и есть свои недоумки, но что-то мне не верится. Похоже, там у них не только Эдисон и Эйнштейн обретаются, если судить по антигравитации и прочим чудесам, с которыми мы столкнулись в самолете, и по тем, о которых нам только намекнули. Грэйла тоже, наверное, выкармливали не одних размеров ради, мозгов, надо думать, у него тоже хватало, хоть нам, мелким зверушкам, и удалось слопать этого гуся. А кроме того, ни в одной из современных "стран" население не превышало нескольких тысяч, так что вряд ли они могли себе позволить содержать еще и дураков. Наконец я припомнил и еще кое-что, будучи ребенком, я читал об ученых, которые учили мандаринское наречие просто для развлечения. Я рассказал об этом Алисе и Папаше.
– И если таково представление среднего аламосца об интеллектуальных развлечениях, - заключил я, - то я уж и не знаю, о чем еще говорить.
– Уж это точно, у них монополия на мозги, - согласился Папаша и упрямо добавил.
– Ну и Бог с ними.
– Интеллектуальные снобы, - заявила Алиса.
– Я знаю этот тип, и он мне не нравится ("Да ведь ты сама из интеллектуалок, разве нет?" - сказал ей Папаша, что, к счастью, не вызвало бури).
Тем не менее, мы сочли забавным обсуждение этой новой точки зрения на две (или, может, три) величайших "страны" современного мира. (А поскольку мы считали это забавой, нам не нужно было признаваться самим себе в зависти и тоске, которые мы ощущали, несмотря на весь наш сарказм).