Ночь Волка
Шрифт:
— Я не сплю, — сказал он, — ты чего дергаешься?
— Я не дергаюсь, — ответил Марат, — я переминаюсь.
— Зачем? — последовал новый вопрос.
— Ноги затекли, — пояснил Марат.
— Это ничего, — успокоил Костин, — бывает хуже.
— Куда уж хуже, — обобщил Марат.
— Как знать, — загадочно улыбнулся Костин.
— Тебе конечно виднее, — усмехнулся Марат.
— Ладно, хрен с тобой, — наконец вынес приговор Костин, — уговор, как говорится дороже денег, не буду я тебя убивать, сам загнешься.
— Это мне напоминает смерть Кей-Кавуса, — сказал Марат.
— А это кто? — спросил Костин.
Один средневековый эмир. Его сынок тоже не хотел проливать крови; так, чтобы избавиться от престарелого отца, он не дал отцу одеться после бани, а дело было зимой и голым, привел домой. Старик замерз, заболел и умер.
— До чего же ты умный, — заметил Костин, — аж противно; одного только не могу понять, если ты такой умный, почему ты связанный, а я нет, а?
— У меня есть ответ на этот вопрос, — сказал Марат, — но боюсь, что он тебе не понравится.
Костин криво улыбнулся, сделал два шага и на третий ударил Марата ногой в лицо. Марат, немного завалившись набок, упал вместе со стулом.
— Это тебе, — сказал Костин, — прощальный поцелуй.
После этого он перелил оставшуюся в бачке водку в пустую бутылку и сунул ее в рюкзак, огляделся еще раз и вышел прочь. После его ухода Марат, обретя дар речи, сказал вслух, обращаясь к духам дома: "А все-таки оттого, что некоторые носят резиновые сапоги зимой, есть польза". Он стал загребать ногами, пытаясь выровнять положение своего тела. Ему это удалось. Добрался до одной из ножек стола, перебирая по ней, добрался до столешницы, захрипев от напряжения, придал телу вместе со стулом наклонное положение — ноги вверху на столе, головой, упираясь в пол, стал раскачиваться, пытаясь выманить проклятый нож из длинного продолговатого кармана.
… Елисееву не суждено было замерзнуть под сосной. Судьба Елисеева хранила, иначе, как можно было бы объяснить тот факт, что через несколько минут после того, как он заснул прямо над ним обломилась ветка, не выдержав тяжести лежащего на ней снега, и белый шмат угодил Елисееву точно в голову. С коротким криком, он подскочил на месте, выхватил свой пистолет, но быстро успокоился, покрутил головой, оглядывая вокруг, посмотрел вверх, вытряс подтаявший уже снег из-за ворота и зашагал в обратную сторону. Впрочем, скоро спохватился и изменил направление. Между тем наступило утро. Лес светлел на глазах. Елисеев увидел белку, копошащуюся на ветке, а немного погодя громадного лося, который стоял прямо на дороге в сотне метрах и смотрел на него, немного повернув голову с дивными рогами. Елисеев замер на месте, и они стояли так, неподвижно, изучая друг друга: затем лось легко с грацией, сделавшею честь любому танцору, пробежал немного в сторону от дороги, еще раз оглянулся на человека, и скрылся в лесу, а Елисеев, улыбаясь чему-то, пошел дальше. Еще через час он вышел из-под мрачной кроны хвойного леса, впереди лежало высаженное молодняком открытое пространство, посреди которого шла дорога. Слева от нее тянулась линия электропередач. По обеим сторонам дороги тянулись кусты орешника, перемежаемые березой, кленом и дубом. Елисеев прошел еще примерно километр, прежде чем увидел лежащую в низине деревню, и человека, идущего навстречу. Елисеев остановился у железного столба со щитом, на котором была нарисована горящая спичка и слова предупреждения, о том, что неосторожное обращение с огнем в лесу приводит к пожару. Деревенский житель, попавшийся навстречу в такую рань, был очень кстати, не будешь же стучать во все двери и расспрашивать о гостях из Москвы. Идущий навстречу человек был одет в зеленую казенного образца телогрейку, на коленях пузырились дешевые, тонкие трико синего цвета, в болотных сапогах с раструбами, вязаная шапочка на голове, из-за спины выглядывала двустволка. Человек шел быстрым шагом, немного наклонясь вперед, глядя под ноги, отчего не замечал Елисеева, который поджидал его, прислонившись к столбу. Поравнявшись с Елисеевым, селянин замер, как вкопанный, тревожно изучая незнакомца.
— А вы, что здесь делаете? — наконец выдавил он из себя.
— Автобуса жду, — зло сказал Елисеев.
— А-а, — понимающе кивнул Костин и пошел дальше, но, сделав несколько шагов, он остановился, и оглянулся, — какого автобуса, — недоуменно сказал он. — Здесь не ходят автобусы.
— Шутка, — сказал Елисеев, — компанию я одну ищу, охотятся в этих местах, в этой деревне должны были остановиться, не знаешь случайно?
— Нет, — сказал Костин.
Девушка там должна быть, — продолжал Елисеев, — Вероника, Вероника, я ее…знакомый.
— Нет, — повторил Костин, — я вообще не местный, и в деревне этой никто не живет.
Он оглянулся по сторонам.
— А ты, что один здесь?
— Один.
— А как сюда попал?
— Бензин у меня кончился, машину в лесу пришлось бросить.
— Нету здесь никого, — сказал Костин, — поворачивай обратно.
— А что за машина там стоит, — спросил Елисеев, указывая на деревню пальцем.
— Машина, не знаю, тоже кто-то бросил.
— Ладно, — раздраженно сказал Елисеев, которому надоел этот разговор, — будь здоров.
И двинулся в сторону деревни.
— Ей, — окликнул его Костин, вновь оглядываясь по сторонам, — подожди.
— Чего тебе?
Елисеев остановился. Охотник начинал действовать ему на нервы.
— Сам виноват, — загадочно произнес Костин и стянул с плеча двустволку.
— Не понял, — сказал Елисеев, — ты что, мужик, не похмелился сегодня?
— А ну покрякай, — попросил Костин, прикладываясь к ружью, — будем считать, что ты утка, — и поскольку Елисеев молчал, добавил, — не хочешь, тогда будем считать, что ты немая утка.
Ухмыляясь, он совместил прицел с головой незнакомца; подушечкой указательного пальца мягко коснулся спускового крючка и в этот момент раздался глухой треск, что-то сильно ударило его в бок, развернуло и бросило оземь; при падении, он выпустил из рук ружье. Огненный жар вошел в его внутренности и застрял там. Закричав от боли, Костин, поднял залепленное снегом лицо и увидел приближающегося незнакомца. Елисеев, подойдя ближе, поднял ружье. Тогда Костин с усилием встал и неловко побежал к лесу, согнувшись и держась за бок, оставляя капли крови на снегу.
— Козел, — сказал ему вслед Елисеев.
Вытащил пистолет из кармана, с сожалением исследовал образовавшуюся дырку в кармане дубленки. Руки его тряслись. Он не стал преследовать отморозка, повесил на плечо ружье и пошел к дому, возле которого стояла белая «Нива». Следы, вдоль которых он шел привели его именно к этому дому. У калитки остановился, окрест царило белое безмолвие, глубоко вдохнул, осторожно прошел через двор, и постучал в дверь. Никто не ответил. Попробовал открыть, дверь подалась, вошел в сени, следующая дверь — оказался в прихожей. В доме сильно пахло порохом; сжимая в кармане рукоятку пистолета, Елисеев сделал два шага, и осторожно заглянул в комнату. Человек, с багровым, опухшим от ссадин и кровоподтеков лицом, был привязан к стулу и, глядя на него, скалился, держа в зубах нож.
— Слышь, друг, что здесь происходит? — спросил Елисеев.
Человек выплюнул нож и сказал, — танец с саблями, не видишь разве?
Двое мужчин бежали по заснеженному лесу. Впрочем, слово «бежали» мы употребляем с некоторой натяжкой, потому что преодоление снежной целины, где высота снега достигала колен, а временами и пояса, нельзя назвать словом «бежали». Они спешили, как могли, ибо заструившийся с небес легкий снежок мог забелить капли крови, служившие им указателем.
Быстрее, быстрее, быстрее, — приговаривал Елисеев, — уйдет, сука, падаль, мразь. Разорву на мелкие кусочки, тварь поганая".