Ночь Волка
Шрифт:
— Как провожу? Что это вдруг? Никогда не провожала.
— Разве я не могу проводить своего мужа?
— Можешь, но какой смысл? Вещей у меня мало, я и сам доеду.
— А что, жена может провожать только, когда вещей много?
— Да нет, просто, тем более ребенок с кем останется?
— Ничего страшного, он крепко спит. Или ты не один едешь?
— Один.
— Чего же ты боишься?
— Я? Чего мне бояться? Пожалуйста, поехали.
— Поехали, — весело сказала Ксения.
… Она позвонила мне среди ночи, часа в два, примерно. Узнать, я ее узнал, но спросонок долго не мог понять, где она находится, и что от меня хочет. Ей повезло, что я за ужином выпил совсем немного, иначе, конечно бы, никуда не поехал. Жена, (я как раз, недавно женился, в очередной раз), узнав, чего от меня хочет Ксения, закатила истерику, пришлось дать ей по роже, чтобы успокоилась. Жена Урусова звонила с вокзала, просила, чтобы я за ней приехал и отвез домой. Я вежливо спросил, почему она не хочет взять такси.
— На такси денег нет, ответила она, — а метро уже закрылось.
Пришлось ехать, я Урусову был обязан кое-чем, не мог же я отказать его жене в помощи. Ситуация, конечно, была глупейшая, моя жена вопила, что она все поняла, что Ксения моя любовница, но такой наглости она не ожидала даже от любовницы: звонить среди ночи и выдергивать из постели женатого мужика. Я потом спросил у Ксении, почему она позвонила именно мне. Она ответила, что мой телефонный номер был самым легким и запоминающимся из тех, что высвечивались на их определителе, она помнила его наизусть. Он просто возник у нее перед глазами, когда она вошла в телефонную будку, желтые горящие цифры на красном фоне.
Когда я подъехал к вокзальной площади, часы показывали три часа ночи. Стройная женская фигурка в шубке из козлиного меха, а вокруг стайка любителей ночного образа жизни: таксисты, носильщики, контролеры, бомжи, вокзальные проститутки. Села в машину, провожаемая десятком глаз. Расстегнула шубу.
— Привет, — сказала, — извини за беспокойство.
— Все в порядке, — ответил я, и спросил, — что-нибудь случилось?
Ночью человек должен спать. Это я к тому, что ночью человек не способен адекватно реагировать на происходящее. Странное дело — спишь себе беспокойным сном, а через каких-нибудь сорок минут оказываешься на заснеженной привокзальной площади и в машину к тебе, сама, садиться красивая женщина и самое удивительное, что ты воспринимаешь это как нечто само собой разумеющееся, словно договоренность была еще неделю назад. Но вернемся к нашей истории.
… Урусов пытался избавиться от жены: сначала у входа в метро, затем у выхода; на подступах к вокзалу, на перроне — безрезультатно.
Ксения рвалась к поезду как центральный нападающий в американском футболе. И она в него прошла, и не надо удивляться тому, что в купе она обнаружила молоденькую, девушку, нет. Ксения не считала себя старухой в свои двадцать четыре года, но прыщавая девица была молода до неприличия, впрочем, как раз во вкусе ее мужа, которого от близкого знакомства с уголовным кодексом, всегда отделяли буквально месяцы, и которого она сама могла когда-то посадить за совращение малолетних.
Никаких знаков Урусов подать не успел, тем более, что в этом уже не было необходимости, так как улыбка с которой встретила его Ольга, не оставляла никаких сомнений. Слова, которые она произнесла, еще более откровенны. "Разве мы едем не вдвоем?" Урусов в сердцах бросил саквояж на пол и сказал:
— Ну конечно вдвоем, разве не видно, это просто носильщик, вещи мне помогла донести.
— Очень остроумно, — произнесла Ксения, и поскольку Ольга продолжала смотреть с недоумением, добавила, — может, ты нас познакомишь.
— Это Ольга, мой секретарь.
— Что ты говоришь, какая прелестная девочка, и секретарь к тому же, какое удачное совпадение. А с каких это пор ты ездишь в командировки вместе с секретарем, вернее секретаршей.
Далее последовала безобразная сцена ревности с элементами насилия, подробности которой Ксения сообщить отказалась. Поскольку на Ярославском вокзале никто из девушек выйти не пожелал, кончилось все тем, что Урусов, рассвирепев, высадил их обеих на ближайшей к Москве станции, Произошло это за сто с лишним километров от столицы.
Дождались ближайшей электрички и вернулись обратно; в пустом вагоне, сидя на разных скамейках, глядя в разные заиндевевшие окна, в которых вообще-то ни черта не было видно. Ксения никак не могла успокоиться из-за одной фразы, брошенной соперницей "что ты так бесишься, — сказала ей Ольга, — все равно он гулял от тебя и, будет гулять; не я, так другая, какая тебе разница, раньше ты терпела, что сейчас то взъелась?"
— Представляешь, — возмущенно сказала Ксения, — и все это так спокойно, глядя мне в глаза, молодая расчетливая дрянь, а ведь ей только девятнадцать, что же дальше с ней будет?
Я мог только неопределенно кивать головой, мужская солидарность не давала мне права осуждать Урусова, но нельзя было лишить сочувствия женщину сидевшую рядом в этот ночной час.
— Ты, говорит, раньше терпела, — повторила Ксения, — откуда ей знать, чего мне это стоило?
Поскольку соперницы уже давно и след простыл, Ксения сочла необходимым объяснить мне это. Любовь — конечно же, — любовь, была в основе ее терпения.
— А разве эта дрянь его любит, — риторически вопрошала Ксения, и сама же отвечала, — нет, ей нужны его деньги. Но она еще не поняла, что денег у него нет, и никогда не будет; что деньги Урусов зарабатывает только для того, чтобы пустить их в оборот, а на себя он ничего не тратит. Потому что он скупой, и когда она это поймет, она его тут же бросит, потому что таких дур, как я больше нет, чтобы жить с нищим миллионером.
Ночью Москва пустынна, и ехать по ее улицам одно удовольствие, хоть летом, хоть зимой. Добрались быстро, минут за двадцать, двадцать пять, оставшиеся несколько километров Ксения молчала и когда я остановился у ее подъезда, продолжала молчать, но теперь ее молчание стало насыщенным. Ожидая привычное «спасибо», я нянчил на языке слово «пожалуйста», но оно не понадобилось. Когда пауза затянулась до неприличия, я неловко и вопросительно произнес: "Я поеду?" Промедлив целую вечность, Ксения произнесла, глухо и раздельно.
— Ты…не…хочешь…подняться…ко мне?
Марат замолчал и посмотрел на часы, в окно, на Костина, который в свою очередь смотрел на Марата приоткрыв рот с глуповатым выражением простолюдина, слушавшего вранье заезжего молодца.
— Ну, че было дальше? — спросил Костин.
— Пить хочу, — сказал Марат.
Костин подошел к столу и налил в стакан водки из пластмассового бачка.
— Воды, — добавил Марат.
— Во блин, воды еще ему, — недовольно сказал Костин, однако пошел на кухню и принес воды. Дал Марату попить и даже вытер следы струек воды на лице, спросил: