Ночь Волка
Шрифт:
— Когда она была престижной?! Уже все, каменный век, а моя вообще, я ее списанную купил, на автокомбинате, восстановил. Я же на себя денег не трачу никогда, жалко, а в дело бухаю миллионы.
— Судя по вас, этого не скажешь.
— Слушай, мы же договорились — на ты. Что ты имеешь ввиду?
— Пальто-то у тебя нехилое, — заметила Оля, — кожаное.
— Ну, если только пальто, да и то, мне его, как взятку дали.
— А, что мы берем взятки?
— Ну, в смысле долг вернули, пальтом, пришлось взять. Натурой как говориться.
— Понятно.
— Ты спать то не хочешь? — спросил Урусов.
— В каком смысле? — поинтересовалась Оля.
Урусов быстро смекнул, что к чему и быстро сказал:
— В любом.
— Нет, ни в каком не хочу, — игриво ответила Оля.
— "Вот дура, — подумал Урусов, — сама же намекнула". Вслух же сказал:
— Никаких вопросов, я еще никого насильно в кровать не затаскивал.
Ольга фыркнула, стремительно поднялась и в два шага оказалась у окна, видимо, для того, чтобы Урусов еще раз оглядел ее фигуру. Он делал именно это. Это был редкий пример того, как люди, совместными усилиями двигаются к общей цели. Фигура у нее действительно была хорошая, да и возраст подходящий. А уж то, что жила одна и в двух шагах от ее дома, вообще казалось подарком. Ольга вернулась от окна.
— Еще кофе? — спросила.
— Нет, хватит, на ночь много жидкости пить вредно.
— А может ты хочешь выпить? У меня есть немного водки.
— Нет, спасибо.
— В первый раз вижу мужика, который отказывается от водки.
— А я не пью, даже по праздникам, бывает, глоток шампанского сделаю, как сегодня, например, а так нет.
— А сегодня, по какому поводу?
— Сделку обмывали.
— А чем ты занимаешься?
— Всем: торговлей, производством, обналичиванием денег.
— А это, что значит?
— Мне перечисляют на счет в банк, а я отдаю им налом.
— А смысл, какой?
— Ну, я же это делаю не бесплатно, 3–4% мои.
— Всего то?
— Ну, копейка, как говорится — рубль собирает, а потом, я же не десять рублей обналичиваю, а, к примеру, миллионов десять, а с десяти миллионов остается триста тысяч рублей. Понятно?
— Понятно.
После долгой паузы, во время которой мужчина принимал решение, Урусов, наконец, произнес то, что хотела услышать Ольга. Он сказал:
— Хочешь, я тебя на работу возьму?
— Кем? — лукаво спросила Оля.
— Секретарем-референтом, помощником.
— Что я буду делать? Какие условия, какая зарплата?
Урусов засмеялся.
— Останешься, довольна, единственное условие ненормированный рабочий день, начинаешь день со мной и заканчиваешь, ну, и, естественно язык за зубами.
— Ну, в принципе я согласна, — сказала Оля.
— Отлично, детали обсудим завтра.
Урусов поднялся, надел пальто.
— Я завтра за тобой заеду, в девять. Поедем в офис. Договорились?
Оля вытянулась во фрунт и отдала честь (в смысле приложила ладонь к виску).
— Слушаюсь, господин директор.
Урусов усмехнулся и ушел.
Вернувшись, домой, он вымыл руки, съел ужин, оставленный женой на столе под салфеткой — холодные котлеты с гарниром из тушеной капусты, почистил зубы, разделся, лег в постель, овладел сонной женой и заснул.
Было три часа ночи.
В девять утра он жал кнопку звонка своей новой знакомой. Дверь долго не открывали, затем за ней послышалось какое-то движение, щелкнул английский замок, и он увидел заспанное лицо девушки.
— В чем дело, вам чего?
— Ты, что, подруга, — возмущенно сказал Урусов, — еще не готова?
— Ой, я забыла, о Боже, сейчас я оденусь.
На ней была просвечивающаяся ночная сорочка, под которой угадывалось голое тело.
— Заходите, я быстро.
Урусов вошел в комнату вслед за ней. Оля вернулась к раскинутому диванчику, к смятым простыням, села, сказав: "Сейчас я только соображу, что одеть". После этого она рухнула набок, точно головой в подушку, подобрала ноги и потянула на себя одеяло. Оценив ситуацию, Урусов подошел к телефонному аппарату, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал: " Мераб, начинай разгрузку вагона, я немного задержусь, деньги у меня, не волнуйся". После этого он снял пальто и подсел к спящей. Она лежала на правом боку, немного вывернув наружу локоть. Сквозь разверстую подмышку была видна голая грудь. Урусов повел туда ладонь. Оля, поежилась, жалобно произнесла: "руки холодные".
Урусов отправился в ванную, открыл горячую воду, погрел руки. После этого он вернулся к девушке и вновь дотронулся до ее груди. Звук, который издала Оля, нельзя было расценить, как недовольство, скорее, как вопрос; пальцы Урусова под рубашкой перебрались на спину; начав с поглаживания, принялись легонько массировать лопатки. Девушка блаженно застонала, тогда Урусов быстро разделся и лег рядом. Оказавшись за ее спиной, задрал рубашку, с наслаждением прижался холодной плотью к ее горячим ягодицам, левой ладонью захватил шелковистые на ощупь груди, а языком дотронулся до покрытого пушком затылка. В течение короткого времени он распалял себя, таким образом, затем левой рукой ухватил левую же ногу под коленом, приподнял, облегчая движение к началу и колотящимся от волнения сердцем, вошел в жаркое лоно. Оля не издала ни малейшего звука, но изогнулась, подобралась, увеличив угол между телами. Урусов легонько приподнял ее, просунув в правую подмышку свободную руку, и теперь двигался, как наездник, держа ее груди, как вожжи двумя руками. Девушка начала стонать, жалобно и безнадежно; по мере того, как усиливались звуки ее голоса, Урусов двигался все быстрее, исступленно, чувствуя, как выступают на лбу капельки пота, как атласные груди девушки покрываются влагой, и когда она закричала, он извергся, не выдержав именно этого крика; содрогаясь в конвульсиях, пытаясь достать в ее теле невозможных глубин, он отпустил ее груди, взял ее за бедра, с силой прижал к себе и остановился.
В офисе они оказались после одиннадцати, если можно назвать офисом большую грязную комнату с обшарпанными стенами, с изрезанными столами, на одном из которых стояла пишущая машинка «Ятрань» с большой кареткой. Увидев все это, Оля почувствовала некоторое разочарование. В комнате находились три женщины, одна из которых, очень высокая, выглядела лет на двадцать пять, вторая, самая миловидная из всех — на тридцать, а третья, очень некрасивая с большим изогнутым на манер лыжного трамплина носом — на все сорок; и один пожилой, но очень энергичный мужчина, который нервно мерил комнату шагами. Увидев Урусова, он воскликнул:
— Ну, где ты, друг, ходишь, деньги же людям надо отдать.
Говорил он с таким сильным акцентом, что не было никакого сомнения в том, что он грузин.
— Все нормально, Мераб, деньги у меня с собой. Извини, что задержался, вот девушку на работу принимал.
Слова эти почему-то прозвучали настолько двусмысленно, что в комнате возникло ощущение неловкости, словно была произнесена явная непристойность. На всех трех женских лицах появилась абсолютно одинаковая улыбка. Мераб хмыкнул. Лишь Оля осталась невозмутимой. Желая скрыть смущение, Урусов бросил на стол перед миловидной женщиной полиэтиленовый пакет, который он держал в руках, и сказал: