Ночь Волка
Шрифт:
— Господи, что это? — испуганно сказала Вероника.
Галя обвела всех взглядом.
— А это, мои дорогие, те самые волки, почуяли, что мы в западне, гады!
— А я вот им сейчас покажу, кто в лесу хозяин, — озлобился Шилов, и, схватив ружье, выбежал во двор, где произвел два выстрела в воздух.
— Думаешь, напугал их, — спросила Галя, когда Шилов, ободренный собственной смелостью, вернулся в дом.
— А то.
— Побереги патроны, дружище, — тоном заправского ковбоя, — сказал Марат, — они нам еще понадобятся. Пищу добывать, или отстреливаться.
— Ну ладно, Шилов, лезь в подвал, — скомандовала Галя.
— А можно, я еще погуляю, — попросил Шилов.
Из-за Галиной спины донеслись странные звуки. Это Вероника давилась смехом.
— Я, Галя, сказал, про то, что во мне проснулись гены партизана, а не карателя, — заметил Шилов, — я не собираюсь теперь жить в подвале.
Галя погладила Шилова по голове.
— Ну, что ты, Саша, в подвале картошку надо поискать.
— Я вчера все выгреб.
— Саша, полезай в подвал и ищи, иначе мы помрем с голоду.
— Галя, но там же темно, — жалобно сказал Шилов.
— А Марат тебе фонарик даст. Марат, дай ему свой красивый фонарик.
Марат достал из нагрудного кармана тонкий фонарь в виде авторучки и протянул Шилову.
— Эхма, — сказал Шилов: взял в руки фонарик, откинул половичок, вытащил из пола две доски и со словами: "Считайте меня коммунистом" буквально провалился под землю.
— Там, по углам пошарь, — посоветовала Галя и пошла на кухню. В ответ Шилов продекламировал: "В глубине смоленских руд, храните гордое терпенье, не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье".
Марат сел на диванчик рядом с Вероникой. Она немедленно обхватила его шею и горячо зашептала в ухо: "Ты, что же, подлец, такой, не хочешь спать со мной"?
— Увы, — ответил Марат.
— Я все равно приду к тебе ночью, — продолжала Вероника.
— Мы здесь вдвоем не поместимся, — пытался возражать Марат, — если только ты на меня ляжешь.
— Да, — согласилась Вероника, — но лучше ты на меня.
Вернулась Галя, неся толстый желтый огарок сечи:
— Насилу нашла. Марат, у тебя есть спички?
— Баня готова, — сказал Шилов, — пошли париться.
Баней служило небольшое деревянное, некрашеное, а потому почерневшее от времени строение, все больше и больше враставшее в землю. Маленькая узкая дверь, скорее напоминавшая садовую калитку, нежели вход в баню, к тому же неплотно закрывавшуюся, так сидя в предбаннике, куда человек попадал, согнувшись пополам, можно было видеть единственную деревенскую улицу, лежавшую выше уровня бани. Лязгая зубами от холода, Шилов мгновенно разделся, и вполз в парилку, куда вела дверь еще меньшего размера, чем входная, она напоминала амбразуру дота, следом за ним пролез и Марат. Баню топили по черному, поэтому изнутри она была еще чернее, чем снаружи. Сильно пахло дымом. Из крошечного оконца под потолком, проникал тусклый свет
— Это называется, ты баню протопил, — сказал Марат, забравшись на полок, — кажется, здесь холодней, чем на улице.
— Спешка до добра не доводит, — не оправдываясь, философски заметил Шилов, — но ничего, ща поддадим, будет нормально, возможно, что ты и с полки слезешь.
— Это вряд ли, — сказал Марат, — пока баня не остынет, я отсюда никуда не тронусь. Мне торопиться некуда; башка болит, машина не заводится.
— И то, — согласился Шилов, — ах, ты, блин, веники забыл замочить.
Сверкая задом, он вылез в предбанник и вернулся с двумя высохшими вениками. Положил в шайку, залил кипятком. Потом набрал в ковш холодной воды и плеснул на камни.
— О, уже лучше, — заметил Марат.
Шилов плеснул еще и еще. Волна горячего пара затопила помещение.
— А-а, — отозвался Марат, почувствовал, как лицо покрывается испариной, — на зубах что-то скрипит.
— Это сажа, — сказал Шилов, — он поддал еще раз и присел.
— Пар есть? — спросил он.
— Есть, есть, — задушенным голосом ответил Марат, горячий воздух перехватывал дыхание, — хорошо.
И сказал он, что это хорошо, — добавил Шилов, подсел к Марату, закрывая уши. На носу его висела крупная капля.
— А что, башка-то болит до сих пор?
— Да.
— Ничего, сейчас пройдет, надо было похмелиться.
— Я не похмеляюсь.
— Ну и дурак.
— Сам дурак. У меня не от этого башка болит, а от угара. Говорил Гале, не закрывай вьюшку раньше времени, она все равно закрыла.
— Да, Галя — женщина упертая, чижолая.
— Это оттого, что она до сих пор не замужем, — сказал Марат, — вот, женишься на ней, она проще станет, и добрее.
Шилов что-то буркнул в ответ неразборчивое. Марат вопросительно посмотрел на Шилова. Капля, все еще свисала с носа, или это была уже другая капля. Подождав, пока она упадет, Марат спросил:
— Или ты думаешь, что обойдется?
— Вполне возможно, — бодро сказал Шилов, — ты вот на всех своих любовницах женился, они, что добрее становились? То, что ты сейчас не женат, говорит само за себя.
— Понимаешь, дело в том, что я женился на них слишком рано, чтобы они могли оценить мой поступок, или слишком поздно, исполняя, так сказать моральное обязательство. Жениться надо вовремя.
— Ну, тогда, я припоздал.
— А Бога ты не боишься? — лениво спросил Марат, — дело ведь не в том, что ты на ней не женишься, а в том, что ты ей не оставляешь шансов выйти за другого. Ей же не двадцать лет, и даже не тридцать. Нехорошо это.
— Ах, мон дье, Марат Иванович, — задушевно сказал Шилов, — кто вообще может знать, что хорошо и что плохо в этом мире. Ну, допустим, расстался б я с Галей, вышла бы она замуж за какого-нибудь подлеца и была бы несчастна, глядишь, уже развелась бы к этому времени, осталась бы с дитем на руках. А со мной ей хорошо, и мне с ней хорошо. Я, лично, считаю, что мне ее Бог послал.
— Интересно бы узнать еще ее мнение, — сказал Марат.
— Пошли отдохнем, — предложил Шилов.
Облились водой, и перешли в предбанник.