Ночь Волка
Шрифт:
— На каких только шалавах я не женился, — задумчиво сказал Марат, — знаешь, как сказал Иосиф Бродский: " Привет тебе Тиберий, две тыщи лет назад, ты тоже, как и я женатым был на бляди".
— Как голова? — спросил Шилов.
— Кровь стучит в висках, не знаю, — ответил Марат.
Со всех щелей предбанника, а особенно от двери тянуло дымным холодным воздухом, но пока это было приятно для разгоряченных мужчин.
— Кровь у тебя сейчас разойдется в сосудах, и боль пройдет, — сказал Шилов. — А я, Марат Иванович, по поводу твоих упреков вот что тебе отвечу. Ты — человек благородный и по отношению к женщинам ведешь себя благородно как с равными. И в этом твоя беда, потому что женщина в принципе не человек.
— Шилов, кажется, ты договорился.
— А я настаиваю на своих словах и берусь доказать.
— Ну, попробуй.
— Коварство женщин, ставшее нарицательным, объясняется тем, что она, в отличие от мужчины, в большей степени подвержена природным инстинктам, то есть, она в большей мере животное, чем человек. Любить она будет того, кто ей по душе, спать с тем, кто ее больше удовлетворяет, родит дитя от наиболее породистого, а уж замуж выйдет за того, кто это дитя лучше прокормит. И никакого коварства здесь нет. Это все природные инстинкты. И относиться к женщинам надо точно так, как они относятся к мужчинам. А ты с ними миндальничаешь. Правильно я говорю?
— Ну, это, смотря, какие женщины, — рассеянно сказал Марат, — пойдем похлещемся.
— Пойдем, — легко согласился Шилов.
За стол сели в пять часов. За окном было совершенно темно. Галино пророчество сбылось; мороз немного ослаб, но началась метель. Рассвирепевший ветер снегом бился в окна, заставляя утонченную Веронику вздрагивать. На столе лежали три картофелины, которые разыскал в подвале Шилов, сваренные в мундире, и банка консервированной морской капусты.
— Как кружит, как кружит, — заметил Шилов, вернувшийся из похода во двор. Просто Артур Чилингаров, какой-то — полярная романтика, зимовка на южном полюсе.
— Почему на южном? — спросила Вероника, — или, может быть, Шилов, вы считаете, что там теплее, чем на северном.
— Нет, о юная «язва», — ответил Шилов, — просто слово юг, мне милее, чем слово север.
Он зябко передернул плечами, потер руки и произнес:
— Ну, что, как говорил Антон Павлович, "надо нарочно долго гулять по осеннему саду, озябнуть, вернуться в дом, выпить большую рюмку водки и закусить укропным огурцом, потом погодить и выпить другую".
— Ну, Шилов, ты просто цитатник какой-то, — восхитилась Вероника, — Мао Дзе Дун.
— Девушка, Вы путаете причину и следствие. Мао Дзе Дун никого не цитировал, его цитировали, а мне до этого пока далеко.
— Ага, Шилов, вот ты и попался, — весело воскликнула Вероника, — Мао Дзе Дун всю жизнь цитировал Сталина, однако выдавал за свое.
Тут Шилов обиделся не на шутку:
— Ты держала камень за пазухой, — сердито заявил он, — однако вернемся к нашим баранам, то бишь, к водке.
— Водки у нас много, заметил Марат, — три бутылки, у нас еды не хватает катастрофически.
— Это почему же такое несоответствие?
— А не надо было расхваливать здешние места, охотничьи угодья. По твоим рассказам выходило, что зайцы у вас в огороде прыгают, а кабаны в сенях хрюкают.
— А я что, мне Галя пела, за что купил, за то продал.
— Я правду говорила, я не пела, — возмутилась Галя, — мой отец кабана в сарае застрелил, когда он туда забрался, а зайцы у нас всю жизнь капусту объедали в огороде.
— Да, а когда это было?
— Ну, когда, когда, — когда я здесь жила.
— Кабан то вкусный был? — спросил Шилов, вертя в руках банку с морской капустой.
— Саша, не трави душу, — попросила Вероника.
Шилов тяжело вздохнул, приладил к банке консервный нож и быстрыми движениями открыл ее.
— Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, — сказал он. Вышел в прихожую и вернулся с бутылкой водки. Поставил на середину стола.
— Что, Саша, пить будете? — с любопытством спросила Галя.
— Нет, будем смотреть на нее, любоваться, как в том анекдоте про Насреддина, который подошел к мангалу, на котором жарился шашлык, вынул из-за пазухи хлеб и стал есть его, вдыхая запах.
— Как, Марат Иванович, будем кушать капусту морскую, как морские кролики, или же наплюем на приличия и свернем бошку этой бутылке?
— А что, брат Шилов, нам еще остается, — философски заметил Марат.
— И то, — поддержал Шилов, — жрать нечего, надо хотя бы выпить, как следует.
— Мне нравится, как они друг друга уговаривают, — обращаясь к Веронике, заметила Галя, — можно подумать, что им кто-то выпить не дает.
— Вот именно, — согласилась Вероника, — или, они не выпьют, если не убедят себя в том, что выпить необходимо?
— Так-то, оно так, — сказал Шилов, — выпить мы все равно выпьем, но когда нет другого выхода оно как-то спокойнее. Проблема выбора, она всегда смущала человечество. Выбора нет, и ты принимаешь жизнь такой, какая она есть. А когда ты делаешь выбор, ты потом изведешься от сознания того, что все могло бы быть по-другому. "Другой бы улицей прошел, тебя б не встретил, не нашел- пропел он и решительной рукой свернул винтовую пробку на горлышке бутылки.
Пока он разливал в ребристые старинные стопки, Галя положила в тарелку каждому по картофелине и по ложке морской капусты.
— А себе, — спросил Шилов.
— А нету больше, — простодушно ответила Галя.
Марат, Шилов и Вероника одновременно положили свои картофелины в ее тарелку. Все засмеялись, а Шилов сказал: "Как это благородно с нашей стороны, я прямо заплачу сейчас". Галя вернула картофелины на прежние места и сказала:
— Всем спасибо, но я есть не хочу, давно хотела начать худеть, а сейчас удобный случай; тем более что вы выпивать будете, вам закусывать надо.
— А мы, Галя, и без закуски могем, — бодро сказал Шилов и добавил, — я стою на берегу не могу поднять ногу, не ногу, а ногу, все равно поднять не могу.