Ночи и рассветы
Шрифт:
Потом Феодосис уехал в Афины и с тех пор не возвращался в провинцию.
— Приехал я сюда, сдал экзамены на юридический. Но у моих стариков, как ты знаешь, не хватило силенок содержать меня, пока не окончу, вот я и пошел в полицию. Сначала, скажу тебе, было неплохо. Во всяком случае, кое-как перебивался. А сейчас больше не могу. Нужно медленно, но верно менять позиции. Порохом пахнет, брат Космас, а мой нос не выносит таких запахов.
— Что же ты будешь делать?
— Феодосис нигде не пропадет, у меня тьма-тьмущая знакомых, и как бы ни сложились обстоятельства, я сумею устроиться.
— Он спекулянт?
— Ну и сказал!.. Какой там спекулянт! Вырыл себе норку пересидеть непогоду и заработать пару грошей. Он славный парень. Немного болтун, но сердце у него золотое. Родом он из Смирны. Раньше работал в канадском посольстве. Но в начале войны канадцы дали стрекача. Вот Исидор и переключился на торговлю. Ну, так как, подходит?
Космас не отказался от решения вернуться в провинцию. Но первая попытка, которую он предпринял при помощи Феодосиса, была неутешительной. Контроль над железной дорогой перешел теперь в руки немцев, и чтобы получить пропуск, требовалось пройти целый ряд формальностей. Космас подал заявление, но ответа пока не получил. Нужно было на что-то жить, не обременяя больше Андрикоса. И Космас решил принять предложение Феодосиса.
Магазин Исидора находился в узком переулке возле улицы Святого Димитрия, неподалеку от площади Героев.
— Послушай, — сказал Феодосис Космасу, когда они подошли к магазину, — постарайся правильно понять Исидора. Он иногда говорит лишнее. Но ты не думай о нем плохо. Многие принимают его за коммуниста, это ерунда, он хороший парень и в политику не вмешивается. Вот разве немного болтун…
Когда они вошли в магазин, Исидор сидел за столиком и читал газету.
— О! — воскликнул он и бросил газету на стол. — Хорошо, что ты пришел, Феодосис, хоть словечком можно перекинуться, а то прямо помираю от скуки! Мои исчезли с самого утра, анафема на их головы!..
Магазин маленький и весь завален мешками. Пол, выложенный плитами, усыпан изюмом, обрывками веревок, окурками и прочим мусором. У двери два развязанных мешка, выставленных напоказ: в одном — черный коринфский изюм, в другом — белый. Много мух. Исидор не выпускал из рук линейку и то и дело пускал ее в ход. Над каждой казненной мухой он произносил некролог:
— Вот и получила по заслугам, грязнуха. Анафемы, собрались сюда со всего Псирри! Все время приходится быть начеку. Или они тебя, или ты их.
— Ну, полно тебе, Исидор! — усмехнулся Феодосис. — Съедят тебя мухи, что ли? Хватит сказки-то рассказывать…
— А ты что думал! Знаешь, отчего умер мой брат?
— Отчего?
— Его слопали мухи! Я не рассказывал тебе? Это случилось на второй год после того, как мы приехали в Египет…
— Да ладно, Исидор, перестань, сделай такую милость. Я забегу как-нибудь в другой раз, ты расскажешь мне про это, и мы выпьем по стаканчику узо{ [39] }. А теперь слушай: я привел земляка, о котором мы вчера говорили.
39
Анисовая
— Говорили? А что именно?
— Тьфу, черт! Уже забыл?
— Нет, серьезно, Феодосис, разве у нас был такой разговор?
— Был. Вспомни, вчера мы столкнулись с тобой на улице Афины!
— Господь свидетель, ничего не помню. Может, я был под мухой, а, Феодосис?
— А ты хоть когда-нибудь бываешь трезвым?
— Пардон! Минутку!..
Он осторожно встал, прицелился линейкой и ударил по мухе, которая села на его бумаги.
— Неряха! Так и не образумилась. Она, видишь ли, уже разок побывала здесь, но удрала!
— О черт, ты метишь их, что ли?
— Зачем метить? Они тоже божьи создания, как и люди, а ты что думал? И все разные! Одни черноглазые, другие курносые, третьи усатые, четвертые безбородые — все как у людей, говорят тебе, нужно только уметь их различать.
— Ты опять за старое?
— Ха! Ты смотришь на них, как белые смотрят на негров. Попробуй скажи белому, что черные не на одно лицо. Он поднимет тебя на смех. Белый смотрит на черных как на инкубаторских цыплят. А ты поди поживи с чёрными, вот и увидишь разницу. Так и эти божьи создания.
— Ну, перестань ты!
— Да, да, я тебе говорю. Вот я сижу здесь и наблюдаю: у мух миллион физиономий и повадок, как у людей. Есть и бородатые. Сегодня утром прилетела одна такая и села мне на шею. Я глянул потихоньку в зеркальце — точь-в-точь Мари, жена моя. Хлоп по шее и…
— Нет, право слово, мы уже по горло сыты мухами.
Исидор засмеялся.
— Ну ладно. Мы и вправду говорили вчера вечером?
— Конечно! И ты сказал, чтоб я привел его сегодня утром.
— А зачем?
— Чтобы книги вести.
— Твоя правда, неплохая мысль. А сколько ему платить?
— Ну, сколько? Чтоб мог жить человек. Капитала заводить он не собирается.
— По рукам. Я не возражаю. Вот только, — он понизил тон и обернулся к Космасу, — не будет у меня с тобой хлопот по той самой части?
— По какой? — спросил Космас.
— Может, ты, милый друг, красный? Я тебе все, что хочешь, сделаю, душу отдам, но только не впутывай меня в такие дела, терпеть этого не могу. Я, если хочешь знать, за гражданскую войну, за материализм… Черные силы… борьба классов, бандьера росса и так далее, но важнее всего для меня я сам, Исидор, и другого бога у меня нет. Понял?
— Да я…
— Что? Только не рассказывай мне сказок, будто ты не красный! Теперь все красные. Ты не смотри, что они в этом не сознаются. Разве они дураки? Все теперь покраснели: кто от взглядов, кто от стыда…
В эту минуту в магазин кто-то вошел.
— Вот и Манолакис! Иди сюда, пролетариат! Я должен сказать вам по секрету: Манолакис тоже красный!
Вошедший растерянно оглянулся на дверь.
— Боже мой! Исидор, сынок! Что за шутки?
— Подлый старикашка! Уже напустил в штаны. Иди сюда, я представлю тебя новому начальнику. Так вот он красный, только не от идеологии, а от стыда. Когда-то он владел дворцами, а сейчас продает изюм и сигары. У, пропади ты пропадом!..