Ночная фиалка
Шрифт:
– У меня скоро все будет готово, – сказала она, нарезая на столе салат.
От плиты шли вкусные запахи. Эта домовитость, которая проявилась в помывочной, которая на время превратилась в кухню, несказанно порадовала его. «И пусть так будет всегда, – подумалось ему. – Вот именно так… Наверное, в этом и есть счастливая семейная жизнь. Когда дома тебя ждут и желают видеть и слышать. Его давно никто не ждал. Только на сцене… А дома – никто. У дома кружили почитательницы его таланта. Только за городом ждала бабушка, которая его воспитала и которую он не баловал своим частым посещением.
Он снова скрылся в парной. Сидел и ждал, когда его позовут, боясь испортить идиллию предвкушение нового заполняющего его целиком состояния.
Дверь парной открылась, показалась девичья голова с волнистыми темными волосами.
– У меня все готово, – сказала она.
– Иду, – сказал он и поднялся с лавки.
– Закрой глаза, – попросила она. – Отгадай, что я нам приготовила.
Он с закрытыми глазами и улыбкой на лице вошел в комнату отдыха, которая от помывочной, расположившейся в углу, отделялась перегородкой.
– Печеной картошкой пахнет и еще чем-то вкусным.
– Ты угадал, – сказала она, и за руку подвела к столу. – Это вкусно, – сказала она так, что не поверить ей не было сил. – Картошка, запеченная в духовке с кожурой.
– С кожурой?
– Да, в кожуре самые витамины. Картошка хорошая. Ты попробуешь – пальчики оближешь. Я ее помыла и в печь на противень. Когда она зарумянилась, положила сосиски и на них сверху на каждую по ломтику сыра. Сыр растаял, и получилось такое желтое озеро, которое окружает сосиски.
– Красиво, – вырвалось у него. – Если сосиски, запеченные в сыре, такие же вкусные и привлекательны, как печеная картошка, я буду совсем очарован.
У него оставались сомнения насчет запеченной картошки в мундире. Бабушка делала ее в чугунке. Кажется, это называлось, картошка по-деревенски. Они чистили отваренную картошку, окунали в масло и ели. Или бабушка молодую картошку очищала от кожуры и обжаривала на сковороде. Чтобы есть картошку, порезанную на дольки, запеченную с кожурой в духовке… Этого он еще не пробовал. Но после первой же съеденной картошки он отдал предпочтение именно ей. Кожура представляла собой запеченную тонкую корочку и добавляла особого вкуса.
– Вкусно, – говорил он и улыбался.
– Я тебя буду так кормить, что ты будешь мне все время говорить «вкусно».
– Странно, мы знакомы с тобой сутки, а кажется – вечность, – удивился он.
– Да, – сказала она и замерла. – Неужели всего сутки.
– Даже меньше…
– Ой, я забыла маринованные корнишоны. Замри… Я сейчас… – Она поднялась, подбежала к сумке и достала из нее стеклянную банку с огурцами. – На, открой, – попросила она.
Он открутил крышку и подал ей. Она пальчиками достала из банки один огурчик и положила ему в тарелку, потом пальчиками достала второй огурчик и положила себе в тарелку.
– Извини, что я пальчиками.
– Из твоих рук все становится еще вкуснее, Моя Роза, – сказал он и улыбнулся. – Подожди. Нам нельзя наедаться, потому что у нас впереди баня. И еще, мы забыли вино.
– Да, действительно.
– Но это после бани. То, что мы сейчас сделали, называется перекус перед баней. Теперь нам нужно заварить чай.
Он включил чайник на приставном столике и достал с полки чаи.
– У Вадика здесь хорошие чаи. Он в этом разбирается.
– Можно я для нас чай заварю?
– Можно, – сказал он и уступил ей место у столика с чайником, а сам принялся смотреть, как она хозяйничает.
Каждое ее движение было пропитано любовью и все ее наполнение трогало его за все чувствительные места.
– Накрой чайник петушком, – сказал он и указал рукой на расшитую своеобразную варежку, хранитель тепла, в виде расшитого петуха с гребешком сверху.
Она накрыла заварной чайник хранителем тепла в виде петуха.
– А теперь, сударыня, я приглашаю вас отправиться в парную.
Он взял ее за руку и подвел к лавке около душевой кабины рядом с парной.
– Раздевайтесь, – играя сверх вежливость и обходительность предложил он.
– Спасибо, сначала вы, – принимая его игру, ответила она.
– После вас, сударыня.
– Не беспокойтесь. Это я после вас.
Он, выражая нарочитое послушание, снял халат. Она отвернулась и ждала. Он набросил на бедра полотенца и, обмотав им талию, натянул концы один за другой и скрутил на боку так, чтоб полотенце не раскрутилось. Она по-прежнему ждала.
– Это что за зал ожидания?
– Вы ступайте, парьтесь. Я вас здесь подожду.
Она улыбнулась. Ее улыбка показалась ему странной.
– Что за фокусы? И почему снова на – вы?
– Лучше я что-нибудь еще приготовлю.
В этот момент он понял, что с ней происходит.
– Иди сюда, – он взял ее за руку и притянул к себе. – Ты стесняешься?
– Да.
Он обнял ее.
– Тебе надо, чтобы я выключил свет, зашторил окна?
Она опустила голову.
– Темнота скрывает шрамы, – тихо сказала она.
– Темнота скрывает шрамы и обнажает прекрасные души. Если душа прекрасна, ее не могут испортить шрамы.
Он поцеловал ее в мочку уха, в щеку, в губы. Она не ответила ему.
– Мы одно целое. Не нужно смущаться. Я тебя раздену, попарю, и помою, как лучший банщик. Так весеннее солнце купает нагие тела. Так пчелка порхает вокруг цветка и обмахивает с него пыльцу. Так папа купает свою любимую дочку.
– Меня всегда купала мама, – сказала она.
– Я сделаю это еще нежнее.
Он поцеловал ее, прижал к стене, и она в его руках начала таять. Он ничего не мог поделать с собой, целовал ее и делал руками то, что должен был делать. Он раздевал ее. Она не сопротивлялась. Дыхание становилось бурным и сбивчивым. Он снимал с нее халат. Его руки любили ее. Его губы сливались с ее губами. Ее груди рвались ему навстречу. У них не было сил для любви, но они не могли оставаться друг без друга. Ее талия ждала его рук, а бедра восторгов. Его руки подрагивали от нетерпения. Он сдерживал себя, казалось, долго-долго, как будто целую вечность и теперь летел голубем, пикировал ястребом, скакал необузданным жеребцом, несся ураганом. Ее груди стремились к нему. Ее сосцы касались его груди и становились горячими. Он держал ее за талию и целовал губы.
Конец ознакомительного фрагмента.