Ночная воровка
Шрифт:
— Пока, — махнула в ответ Надя.
А как же он найдет ее и когда? — с внезапной печалью спросила она себя.
Он нашел ее. Это произошли ровно через десять невыносимо долгих дней, в каждый из которых Надя просто не знала, куда себя девать.
Она думала, как ей лучше поступить — уехать с дачи в Москву или остаться, как ему будет проще ее найти? Да, она мечтала о нем и днем и ночью, она ворочалась на жесткой кушетке, сминая любимую дачную простыню — по желтому полю голубые васильки, она прислушивалась к шагам за окном в тишине дачной ночи, но, увы — это не он. Потом Надя стала злиться на себя — ну с какой стати Стасик поедет на дачу, если он не появлялся здесь тысячу лет? Откуда ему знать,
Надя садилась в кровати и прижималась к стене затылком. Густые волосы не позволяли ощутить прохладу остывшего за ночь дерева. Так на сколько Стасик старше ее? На десять лет? На двенадцать? Потом ей стало не по себе, когда перед глазами проплыла эта дачная сцена — господи, ну просто какой-то октябренок, которого попросили спеть песенку, только не поставили на табуретку — рост подходящий у зрителя, потому и не попросили подняться повыше, Стасик и так ее прекрасно видел.
Да, он видел ее. Всю. Даже то, что она была без лифчика. В животе стало горячо, а дыхание перехватило. А ему понравилось то, что он увидел, сказала она себе откровенно.
Утром Надя решила уехать в Москву. Ведь Стасик сказал, что найдет ее, и если захочет, то и на самом деле найдет. А она, кажется, уже отдохнула. Хватит прохлаждаться. И в Москве все будет казаться иным, расстояние ставит на места еще и не такое.
Бабушка встретила ее с радостью, ей надоело одиночество, она быстро сварила кофе и стала расспрашивать, что и как зреет в саду.
— Я туда поеду, но позже, меня пригласили поработать. — Она подмигнула Наде.
Могла бы и не говорить, подумала Надя, она хорошо знала: если на седой челке красная бельевая прищепка — чтобы волосы не лезли в глаза, — значит, бабушка в рабочей форме. Надя не раз покупала ей заколки и очень красивые, но бабушка стояла на своем: они ей мешают работать, а прищепка нет. — Машинистка ушла в отпуск.
— Да кто сейчас на машинке печатает?
— Как кто? Я.
— Но везде есть компьютеры.
— Компьютер у них был один, и тот в отпуск ушел. Отправился в ремонтную мастерскую. Поэтому меня и пригласили. — Она с удовольствием развернула золотистую бумажку и вынула халву в шоколаде. — Заработаю и куплю нам с тобой разных сладостей.
— Слушай, бабуля, может быть, и у меня появится работа.
— Твоя работа — учеба, милочка. — Бабушка поджала подкрашенные губы, собрала их щепоточкой. — Еще год, и ты начнешь зарабатывать.
— Но ты знаешь, на даче…
И Надя рассказала бабушке о встрече со Стасиком. Конечно, без подробностей и чувств, только канву беседы, из которой и на самом деле можно было понять лишь одно: у парня проект, и ему могут понадобиться исполнители.
Бабушка допила чай.
— Стасик Рублев всегда был лихим парнишкой. Но подумать только — иконописная мастерская! — Она помолчала, словно пытаясь осознать, что это на самом деле такое и почему это могло произойти. Потом, видимо, не найдя точного ответа или, напротив, что-то твердо решив для себя, бабушка заговорила о другом: — Не знаю, сколько раз он женился, но два безусловно. — Она посмотрела на Надю и засмеялась. — А помнишь, как ты… Ой, не могу! — Она откинулась на спинку стула и захохотала так искренне, что Надя, еще не зная, о чем услышит, улыбнулась на всякий случай. — Однажды ты напялила на себя тюлевую накидушку, залезла на забор и запела во весь голос. А он тогда уже был подростком, лет пятнадцать ему точно исполнилось. И знаешь, что ты пела?
— Не-ет… — Надя похолодела.
— Ты пела, дорогуша, очень громко, и я бы сказала, нагло, одну и ту же фразу: «А я Стасика невеста!»
Надя вспыхнула, кажется, загорелось все
— Не может быть.
— Еще как может. Клянусь. Он ведь был прехорошенький парнишка. Белые волосики, голубые глазки, стройный такой. Он занимался плаванием и, кажется, был каким-то чемпионом. Не то Москвы, не то бассейна. Но соседи Рублевы… они… как бы тебе сказать, очень закрытые люди. А в те времена мы все жили нараспашку, душевно. Только от Рублевых ничего не дождешься, кроме сухого «здрасьте». Матушка у них отличалась суровым нравом. Но ее уже нет, царствие ей небесное. А все дети, трое сыновей, выросли и на даче давно не появляются. Самый младший, Мишутка, жил с отцом. Но Рублев-старший несколько лет назад скончался. Старенький. Так что дача давно пустует. Старший брат как-то наведался, сказал, мол, оставим пока как памятник семейному прошлому. Ты видела, у них там все травой поросло?
— Мне нравится, красиво.
— Да и у нас с тобой сейчас такая же красота. Вообще-то, дачей всегда твоя матушка занималась.
— Можно понять, специалист по ландшафту.
— Вот-вот, это-то увлечение профессией и увело ее так далеко. В Германии ландшафты улучшает. — Бабушка вздохнула. — Но я не осуждаю ее, и ты, думаю, тоже. Когда твой отец разбился на машине, я боялась, она уже не оправится. А когда ей предложили поехать на работу в наше посольство садовником, я не держала. У нее на самом деле талант к этому, Тимирязевку закончила с отличием. Неудивительно, ведь наш род работал на земле. Не тебе рассказывать. Чего только у моего деда не росло. — Она махнула рукой. — Ладно. Все прошло, у каждого своя судьба, своя дорога. Чистая правда: прямо пойдешь — одну судьбу найдешь, налево — другую, направо — третью. Главное, назад не возвращаться. Плохая примета. Поэтому себя надо слушать, вот что я скажу, Надежда ты моя драгоценная.
И Надя слушала себя. А голос не говорил ей ни о чем и ни о ком, кроме как о Стасике Рублеве.
Стасик объявился.
Утром зазвонил телефон, и в трубке раздался низкий хрипловатый голос.
— Доброе утро. Как яблоки, уже созрели?
Надя засмеялась.
— Если у тебя там был день за три, то да. Тридцати дней как раз хватит. И наступит осень. — Она говорила это, а горло сдавило — сердце подпрыгнуло от свершившегося ожидания.
— А песни все перепеты?
— Ну конечно нет.
— Я рад и готов слушать их всю жизнь.
Но это были слова, и всю жизнь слушать Надины песни, как, впрочем, ничьи песни вообще, Стасик не мог. Ему становилось скучно с той самой минуты, когда он узнавал женщину, находившуюся рядом с ним, и хотелось чего-то нового.
Если честно, он не знал, что с ними делать дальше, с женщинами, потому что жизнь его заполнена делом, которое перестало быть искусством, превратившись в успешный, захватывающий бизнес.
До Нади он был женат дважды, у него остались дети от каждого брака, потом Стасик долго не женился, но менял женщин часто. Надя покорила его молодостью, свежестью, и ему вдруг показалось, что она сможет подсказать, натолкнуть на мысль о том, что ему надо делать в семье.
Но Надя не захотела брать на себя такой труд. Они прожили два с половиной года и расстались. По-хорошему, или, как теперь говорят, друзьями.
Надя ворочалась в постели, в окно пробивался рассвет, глаза горели, но сна не было, и она стала думать о Найке.
С Найком Гатальски все происходило по-другому. Конечно, ей уже не двадцать, а тридцать, и минувшее десятилетие оказалось непростым. Теперь Надя была женщиной, которая прекрасно знает, чего стоит, она научилась жить одна, распоряжаться собой и вполне успешно. Как и отвечать за себя, ни на кого не надеяться, но и ни перед кем не отчитываться.