Ночная воровка
Шрифт:
— Алексей, я тебя умоляю.
— Хорошо, у меня есть одна мысль. Кстати, не заваришь мне чашку чая?
Теперь глаза Нади заблестели от слез. Напряжение, которое готово было разорвать ее на части, понемногу отпускало, она переложила тревоги на чужие плечи, и теперь ей ничего не оставалось, как дать волю слезам. Надя включила чайник, поставила на стол чашки, слеза упала прямо на блюдце, и она, как ей показалось, незаметно смахнула ее пальцем.
— Надь, но я люблю с сахаром или с вареньем, как ты помнишь, не с солью, — подал голос Алексей.
Она засмеялась.
— Я помню, я все помню, но ничего не могу поделать. Алексей,
— Ты имеешь в виду чай? Что за сорт? Высокогорный? Крупнолистовой? Дарджалинский?
— Глупый ты мужик, Дронов. Я люблю Найка Гатальски. А он — меня. Теперь ты понял? Ты понял, почему я не могу поднять тревогу из-за арбалета? Тот, кто украл его, зачем-то хочет, чтобы возник шум. Я долго думала, я перебрала в голове все варианты и сделала вывод: если бы хотели украсть вещь из-за ее цены, то там нашлось бы кое-что более ценное. — Она пожала плечами. — Может быть, конечно, кто-то эту копию украл под заказ. Но о содержании коллекции пока не знает никто. Только я.
Алексей присвистнул.
— Вот это да!
После чая, который они выпили в полном молчании, Алексей сказал ей:
— Надя, но без твоей помощи мне не обойтись. У меня есть одна заготовка, которую и впрямь, если постараться, я могу довести за это время…
— Я согласна работать ночами.
— Что ж, тогда я готов, — сказал Алексей. — Завтра приеду.
4
Могла Надя заснуть в эту ночь? Она даже не пыталась. Лежала с открытыми глазами, потом на секунду веки смежались, возникали знакомые лица, в мозгу роились обрывки фраз, видений. Но чаще всего появлялись лица двух мужчин — Стасика и Найка.
Их любовь со Стасиком начиналась так романтично, и было это десять лет назад, на бабушкиной даче.
— Тебе очень идет этот язык, — услышала Надя внезапно раздавшийся мужской голос, и ее итальянская песня оборвалась на полувздохе.
Надя вздрогнула от голоса, донесшегося из-за дачного забора, и оглянулась. Над планками штакетника, покрашенного в цвет спелой рябины, возник поясной портрет молодого мужчины, если он и был меньше двух метров ростом, то на самую малость. Надя смутилась, но любопытство одолело, и она сделала вид, будто ее ничуть не тронуло неожиданное замечание. Девушка продолжала качаться на качелях, висевших между двумя старыми яблонями. Ветки деревьев были толстые и могучие, отягощенные яблоками — осеннее полосатое еще не дозрело, — она раскачалась так сильно, что яблоки посыпались от столь страстного порыва.
Надя чертыхнулась и затормозила. Ничего хорошего, если весь урожай раньше времени окажется на земле. Сердце билось неровно, его как-то странно подмывало, словно от предчувствия: точно так же, как внезапно и неожиданно нарушена предосенняя тишина ее дачи, будет нарушено — или уже нарушено? — привычное течение ее жизни. Она приехала сюда отдохнуть после летней практики, безмятежно пожить среди тишины перед последним курсом. Да откуда он взялся, этот парень? Когда она приехала, у соседей висел здоровенный замок на калитке.
— Привет, Надя, — сказал он. — Ты меня не помнишь? Впрочем, можно допустить и такое. Ты была самая настоящая малявка, когда я вырос и стал вполне привлекательным юношей. — Он улыбнулся, зубы сахарно белели на загорелом лице. — Вообще-то, летом на дачах дети от пяти до восемнадцати одну компанию водят, но я не из их числа.
— Так вы… ты… Стасик? Стасик Рублев? — Надя
Она опасалась остановиться, потому что тогда придется вести осмысленную беседу, а так можно бросить слово — другое, его подхватит ветер и донесет до ушей Стасика. Надя стиснула пальцами вытертую до блеска пеньковую веревку и посильнее оттолкнулась носками тапочек от плотной земли.
— Да, ты права, я Стасик Рублев. Это так же верно, как и то, что сказал: тебе очень идет итальянский язык, милая соседка.
Стасик ухватился руками за штакетины, словно намеревался собрать их в горсть, и Наде показалось, что деревянные планки вот-вот хрустнут — пальцы Стасика были длинные и сильные. Надя поймала себя на том, что ее глаза пристально всматриваются в безымянный палец правой руки соседа — есть ли на нем тонкое золотое колечко. Кольца не было, и хотя это не факт, что Стасик не женат, ей почему-то понравилось увиденное. Сердце забилось веселее, Наде захотелось чего-то еще… она сама не знала, чего именно, поэтому вновь сильно оттолкнулась от земли и взмыла вверх. Недозрелое яблоко сорвалось с самой верхушки и упало ей в подол.
Надя пребывала в том возрасте, когда каждый приятный мужчина рассматривается с одной и весьма определенной точки зрения: вот такой мог бы стать ей мужем? Подобные мысли было принято давить в себе, считалось, они возникают в голове лишь весьма легкомысленных, ветреных и просто глупых особ. Никто не говорил и не объяснял юным барышням, что эти мысли рождаются по совершенно иным причинам: в крови играют гормоны, это они кружат голову, требуя своего от тела. Надя Тавранчук ничего такого не знала и вела себя как могла, не отыскивая никаких физиологических объяснений. Но ее кровь вскипала от одного взгляда соседа Стасика.
Как он хорош собой в синей майке, натянувшейся на мускулистых плечах и груди, темный цвет ткани оттенял светлые коротко стриженные волосы, придавая ему сходство с древними викингами, о которых она писала курсовую. Сердце замерло, в горле запершило. И снова яблоня качнулась, а плод, уже более зрелый, наверное, самый скороспелый из всех, оторвался от ветки и упал снова на подол дачной цветастой юбки. Несшитые между собой половинки на сей раз разошлись, обнажив загорелые литые бедра. Надя торопливо соединила полы юбки, а яблоко скатилось с коленей и устремилось к забору, возле которого стоял Стасик.
— Тебе не кажется, что это знак свыше? — Он улыбнулся и просунул руку между деревянными планками, но она застряла, слишком широкая в кости, и пальцы Стасика ловили воздух. — Может, угостишь яблочком соседа, а? — просительным тоном проговорил он.
Надя еще качнулась, словно решая для себя, может ли она увернуться от судьбы, потому что уже почти не сомневалась: встреча не останется мимолетной.
Девушка встала с качелей, сбросила тапки и ступила босыми ногами на мягкий прохладный клевер. Потом одернула юбку, грудь под красной майкой, повторяющей по цвету алые маки на юбке, напряглась, и Надя пожалела, что не надела лифчик. Она хотела расслабиться, ничем себя не стеснять все эти дни, отдыхать от бурной практики после четвертого курса исторического факультета. Но что она могла сделать со своим телом, которое реагировало на присутствие Стасика так, как реагировало? И Надя торопливо наклонилась за яблоком, потом скрестила руки на груди, чтобы Стасик не увидел ничего лишнего.