Ночной зверёк
Шрифт:
— Да. Я Инкарни. А будет ли Инкарни наш с тобой ребенок мы не знаем. И не можем узнать. Неправильно, чтобы он рос здесь. Даже тайно. И так не будет.
Адрамаут был как человек, который медленно приходит в сознание. Что-то в нем просыпалось, и Мескете не совсем понимала, что.
— Значит, мы сбежим, милая. Если так будет правильнее, мы с тобой сбежим. Так далеко, как только сможем. Только где нам скрываться в Государстве?
— Мы можем подкинуть ребенка в приют. Никто не будет знать, кто он и с ним будут обращаться, как с любым другим ребенком
А потом они с Адрамаутом одновременно сказали:
— Нет!
— Представь себе, — сказал он. — Наша дочка или наш сын у каких-то чужих людей. Так мы не сделаем.
Адрамаут коснулся ее живота, в глазах его на секунду вместе с нежностью вспыхнул тот неправильный интерес, который руководил им, когда он исследовал человеческую плоть. Мескете хорошо знала этот интерес, он же горел в ней, когда она истязала людей.
Хорошие же из них выйдут родители.
— Ты прав. Мне не нравится эта идея. А знаешь, что мне еще не нравится? Государство. И Двор.
— Ты говорила, тебе все равно, где жить. В каждом мире есть свод правил, которые приведут тебя к просветлению.
— Но все это неподходящие места для нашего ребенка.
— Но других миров, милая, у нас нет, — он помолчал, любуясь на нее. Почти лежа на нем, Мескете чувствовала его возбуждение, но вел он себя разумно. — Именно. Других миров у нас нет. Значит, нам с тобой нужно привести в порядок один из этих!
Мескете хотела спросить, что он несет, а потом подумала, что это очевидно.
У них нет других миров, нет других вариантов. Страх за существо, которое еще даже не было существом в полном смысле этого слова, переполнял ее. Но единственное, что они могли, это хотя бы постараться сделать так, чтобы мир, хотя бы один, для этого существа стал чуточку лучше. И тогда, может быть, они втроем могли бы быть вместе.
Адрамаут говорил еще что-то, но Мескете не слушала, вернее не воспринимала его слов. Она никогда не слышала у него такого голоса, она никогда не слышала его таким счастливым.
Но сама Мескете не чувствовала счастья. Адрамаут обнимал ее, а она дрожала от страха. Столько всего могло случиться с этим существом, не имеющим еще даже имени, но уже являющимся частью ей самой, а частью мужчиной, которого она любила, как никого и никогда. Мир в котором она согласилась жить и по чьим правилам она играла, был вовсе не тем миром, в котором ей хотелось растить ребенка.
Тогда впервые в своей жизни Мескете подумала: кому вообще нужны правила?
Когда Амти очнулась, первым делом она увидела Адрамаута. Они все еще ехали в машине, но место Неселима теперь занимал Адрамаут. Сначала Амти подумала, что не совсем проснулась, потом увидела Аштара, перевязанного хорошо, а не так, как Амти с Неселимом перевязывали его в последний раз. Аштар спал, губы у него были очень бледны, и сам он казался белее, чем обычно. Адрамаут улыбался. Амти впервые поняла, почему Адрамаут всегда улыбается — иначе его жуткие зубы царапают и ранят его. Они просто слишком длинны.
Эли обернулась к Амти, глаза у нее были красные.
— Мы думали ты тоже умерла.
— Что?! Аштар мертв?!
Аштар поморщился, сказал:
— Не ори, четырехглазка.
Он явно не был мертв.
— Ну, я фигурально, — сказала Эли. — Ты долго была в отрубе. Мы успели поменять Неселима на Адрамаута, перевязать Аштара и едва не съехать в кювет.
— Из-за этого?
— Нет, — сказал Адрамаут, в голосе его слышалось легкое порицание. — Потому что Шайху пьяный.
— Я не пьяный! Я уже давно трезвый! — сказал Шайху. — Хотя я не понимаю, где мы едем.
Амти выглянула в окно и увидела, что они давно в пригороде. Здесь выпал снег, и поля были укрыты его ровным слоем. В темноте пейзаж казался игрушечным. Как вата, подумала Амти, и леса из пластилина и веточек. Детская поделка. Было очень красиво, и Амти подумала еще, что ее школьный двор, который больше не имел значения, тоже засыпал снег.
— Мы оторвались? — спросила Амти.
— Скажи спасибо мне, — ответил Шайху. — Вам всем повезло, что я хорошо вожу.
— Тебе повезло, что ты хорошо водишь, — сказал Аштар, глаз он не открывал. — А то выгнали бы тебя давно. Я бы и выгнал.
— Успокойтесь, ребята, — сказал Адрамаут. — Мы съедим Шайху первым, если окажемся в ситуации ультимативного выбора. До тех пор — он нам друг и брат.
— Да идите вы, — сказал Шайху, машина недовольно вильнула, будто подчиняясь капризам его настроения. Водил он действительно хорошо, казалось машина легко ловит и подхватывает любое его движение.
Амти обернулась. Позади, в темноте, будто глаза далекого, хищного зверя, светились золотым фары машины. Амти не видела, кто за рулем, но узнала силуэт автомобиля и ей было приятно чувствовать — там свои. Там были ее родные люди, и куда бы они ни направлялись, они все-таки были вместе. Когда у Амти ничего не осталось, она начала понимать, что это — тоже много.
Ей хотелось спросить Адрамаута, что стало с его и Мескете ребенком, но она не стала. Они ехали еще долго, и Амти все думала, куда же они направляются. Фонари сменяли друг друга, а их сменяли редкие башни электропередач.
Амти окончательно осознала, что наступила зима.
Впрочем, осознание это пришло к ней снова и в виде гораздо более глобальном и менее приятном, когда Адрамаут велел Шайху остановить машину. А они были нигде, в совершенном нигде, только через занесенное снегом поле виднелись огни деревни.
— Мы не должны, — сказал Адрамаут. — Оставлять машины поблизости от населенного пункта.
Некоторое время Шайху и, судя по непревзойденной грации, Неселим, пытались припарковаться, съехав с дороги в сторону леса. Они вышли из машины, и в один момент Амти стало невероятно холодно, а ноги ее оказались в снегу, а снег набился в ботинки. Некоторое время они как могли укрывали машины снегом и ветками. Впрочем, было не так важно, найдут их или нет — номера там все равно были фальшивые. Но лучше было, конечно, средства передвижения сохранить.