Ночные грехи
Шрифт:
— Вчера полиция попросила его дать отпечатки пальцев, — пробормотала Ханна приглушенным тоном, словно на исповеди.
— Я знаю.
— Они не говорят это, но думают, что он в этом замешан.
— А что вы думаете? — осторожно спросил отец Том.
Ханна ответила не сразу, прислушиваясь, как змеи снова начали свиваться в клубок внутри нее.
— Я не знаю, — наконец выдохнула она, закрыла глаза и судорожно перевела дыхание. — Не стоило бы сомневаться в нем. Он мой муж. Он — единственный человек, кому я должна доверять. Я привыкла к мысли, что мы самые счастливые и удачливые люди на земле, — прошептала
Она выглядела потерянной. Способная и умная, но совершенно не подготовленная к подобной катастрофе в своей судьбе. Она жила той жизнью, о которой большинство людей могло только мечтать. Она выросла в любящей семье, ей был дан ряд преимуществ, она многого достигла и во многом преуспела, вышла замуж за красивого мужчину и создала отличную семью. Она никогда не думала, что ей придется бороться с такой болью и бедой, и не имела никаких навыков для борьбы. Том видел в ней сейчас просто ошеломленную и беззащитную женщину и поймал себя на том, что проклинает Бога за излишнюю к ней жестокость.
— О, Ханна, — прошептал Том. Он не пытался удержаться от желания отбросить прядь волос с ее щеки. Его хорошо обучали искусству сострадания, но если он когда-то и владел мудростью, она покидала его рядом с этой женщиной. Он не мог предложить ей ничего, кроме пустых слов… и себя.
Ханна повернулась к Тому и положила голову ему на плечо. Ее слезы быстро промочили свитер. Ее приглушенные слова рвали его сердце на части.
— Я просто не понимаю! Я так старалась!..
Справиться с тем, что никогда не должно было коснуться ее жизни.
Том обнял ее руками и нежно держал, как бы защищая ото всего мира. Он оглядел свою пустую церковь с лампадками — небольшими язычками пламени за кобальтовым стеклом, символами надежды, которая угасала и умирала без ответа. Страх, что охватил его изнутри, заставил плотнее сжать руки вокруг Ханны, и она ответно обвила его руками, зарыв пальцы в мягкую шерсть его свитера. Том нежно погладил ее по спине, задержал руку в тонких волосах на затылке. Он вдохнул ее чистый, сладкий запах, и его охватила щемящая тоска, неизведанная ранее. Желание испытать ту любовь, которую разделяют мужчины и женщины с сотворения мира.
Он не спросил почему. Почему Ханна. Почему именно сейчас. Вопросы и упреки могли подождать. Желание — нет. Том крепко держал ее, затаив дыхание, и молился, чтобы время остановилось хоть на мгновение, потому что понимал — это не могло продлиться долго. Он прикоснулся губами к ее виску, оставив нежный поцелуй, и почувствовал вкус ее слез, соленый и теплый.
— Грешники!
Обвинение раздалось как гром среди ясного неба. Но это не было гласом Божьим, вопль издал Альберт Флетчер. Дьякон появился из-за ширмы, скрывавшей дверь в ризницу. Он слетел вниз по лестнице, как черный призрак, с дикими глазами и оскалившимся ртом, держа в руках огромную керамическую чашу. В то же самое время
Отец Том вскочил на ноги. Ханна повернулась к Флетчеру лицом. Он навалился на нее с сумасшедшим визгом, похожим на звуки ночного кошмара.
— Горите, грешники! — закричал он и выплеснул содержимое чаши.
Святая вода ударилась о Ханну, как о стену, и расплескалась на отца Тома. Пожилая женщина у дверей испуганно ахнула.
— Альберт! — пронзительно закричал Том.
— Возмездие за грех — смерть!
Он не слышал ничего, ослепленный злобой, или не желал ничего слышать, что сказал бы ему отец Том.
— Порочная дочь Евы!
Флетчер швырнул керамическую чашу в Ханну. Она вскрикнула, пытаясь увернуться в сторону и одновременно отразить удар. Том бросился перед нею и взвизгнул, поскольку чаша угодила в него и, словно ракета, отскочила от правого бедра. Она с грохотом упала на сиденье церковной скамьи перед ним и слетела на пол, расколовшись с громким треском. Не обращая внимания на боль, Том бросился в проход, пытаясь схватить Флетчера. Но дьякон отскочил назад за пределы досягаемого.
— Возмездие за грех — смерть! — закричал он снова, отступая по ступеням к алтарю.
— Альберт, прекратите! — потребовал Том, энергично двигаясь к нему. — Послушайте меня! Вы не контролируете себя. Вы не знаете, что творите. Вы не разобрались в том, что увидели. Теперь успокойтесь, и мы все обсудим.
Флетчер, не останавливаясь, двигался к алтарю, не спуская своих прищуренных глаз с отца Тома.
— «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные», [8] — процитировал он утробным монотонным голосом и отступил в алтарь, заложив руки за спину и нервно перебирая пальцами. Его лицо побледнело и блестело, как воск, от выступившего пота. Мышцы напряглись, кожа натянулась на костях, как на барабане, и судорожно подергивалась.
8
Мф. 7:15.
На последней ступеньке отец Том сбавил темп и медленно протянул руку. Должен ли он был это предвидеть? Должен ли был что-то сделать раньше, чтобы предотвратить это? Он всегда думал об Альберте Флетчере как об одержимом, но не как о сумасшедшем. Бывали идеи и похуже, чем навязчивая идея Бога. Но безумие было безумием. Он протянул ему руку с намерением вытащить его набожность обратно через грань безумия.
— Вы не понимаете, Альберт, — тихо сказал он. — Пойдемте со мной и дайте мне шанс объяснить.
— Лжепророк! Сын сатаны! — Дьякон взмахнул рукой и основанием тяжелого медного подсвечника ударил отца Тома по голове.
Оглушенный, Том упал на колени на ступеньках и, не удержавшись, покатился вниз. Он не чувствовал ни ног, ни рук. От удара все безнадежно перепуталось в его разбитой голове. Он попытался заговорить, но не смог, попытался указать на дьякона людям, бросившимся к нему, и, пока они стояли вокруг, разинув рот от изумления, Альберт Флетчер улизнул через боковую дверь.