Ночные птицы. Памфлеты
Шрифт:
Мы не собираемся анализировать творчество Степана Тудора, но хотим поговорить именно об этом одном его романе, дающем полное право назвать Тудора смелым и последовательным обличителем ночных птиц—слуг тьмы, которые отомстили ему за эти разоблачения фашистской бомбой, точно так же как отомстили его другу, Ярославу Галану, оборвав с помощью наемных убийц жизнь Галана топором, освященным церковью. В судьбе этих двух писателей, разоблачающих религию, как бы персонифицируется весь тот светлый мир, что ведет борьбу со страшным царством религиозной лжи и духовного закабаления человека сегодня не только в западных областях Украины, но и во многих странах нашей планеты.
Степан Тудор затратил много труда, перечитал массу книг и архивных документов, стараясь подойти к решению главной задачи своей жизни — создать роман «День отца Сойки». Трудно, очень трудно ему было вынашивать замыслы романа, постоянно чувствуя слежку шпиков польской
Степана Тудора подкупить не удалось. Он остался верен избранным идеалам.
Когда, выражаясь словами отцов-василиан, «дня 30-го июня 1941 года немецкая армия вошла в княжий город Львов», помогать ей с места в карьер стала организованная еще в подполье украинская полиция. На счету у националистических бандитов, навербованных в состав этой полиции из ОУН и прихожан греко-католических церквей,— многие тысячи истребленных и выданных немцам мирных жителей Львова. Один из первых патрулей полицейских по заданию своего командования получил наряд разыскать и арестовать писателя Степана Тудора. Полицаи, ворвавшиеся в квартиру писателя с «черным списком» в руках, были разочарованы отсутствием хозяина квартиры. Но приказ своего начальника они выполняли ревниво и доставили все литературное наследство писателя-революционера Тудора в комиссариат полиции.
Шеф полиции, которому были сданы архивы, ревностный греко-католик в немецкой форме со значком трезуба на фуражке, прочитал рукопись готового к печати романа «День отца Сойки» и понял, какую опасность этот роман представляет для руководителей униатской церкви и Ватикана. Недаром ведь в первые же дни немецкого вторжения Ватикан переслал «украинскому центральному комитету» на «ликвидацию последствий большевистской пропаганды» пятнадцать миллионов злотых. Роман «День отца Сойки» как раз и был именно той «большевистской пропагандой», которой так боялся Ватикан. Сила романа была такова, что украинская полиция, сохраняя рукопись, как вещественное доказательство для ареста «разыскиваемого Степана Тудора-Олексюка», сочла опасным держать ее даже в своих секретных фондах. Кто-то из полицаев по приказанию начальства (а вернее всего, по совету самого митрополита Шептицкого) намеренно перемешал листы рукописи и вырезал нумерацию страниц. Часть из них была уничтожена. Мы можем предполагать, что самые сильные, самые яркие страницы его были либо уничтожены, либо спрятаны в свое время чинами украинской полиции. Так исчезло около 110—120 страниц текста второй книги романа. Предыдущее содержание дает нам право догадываться, о чем шла речь в исчезнувших страницах. Писатель Степан Тудор столкнул главного, жадного, бесконечно самоуверенного в себе, героя — священника Сойку — с грозной силой, встающей на его пути. Этой силой явилось революционное крестьянство, которое, освобождаясь из-под влияния клерикалов, стремилось идти к лучшему будущему по примеру своих братьев, живущих за Збручем. Не случайно отец Сойка украшает в романе могилу «сичовых стрельцов» на Коссовой горе, вблизи Новой Климовки. Его практический опыт подсказал: «Не следует пренебрегать никакой массовой силой, если только ее можно обратить на свои мельницы, на свои ненасытные жернова. В частности, следует использовать живой национальный подъем, чувство, которое лучше всего годится для того, чтобы создать впечатление национального единства у всех слоев, чтобы в потоках национального протеста, в призраках национальной революции утопить все огни классового возмущения, все зародыши социальной, против властителей обращенной, революции» (курсив наш.— В. Б.). И, одержимый идеей «Чтобы был бог! Чтобы не было коммуны!», отец Сойка устраивает на Коссовой горе некое капище украинского национализма. Калькуляция его проста: пусть глупые хлопы устремляют свои взгляды на останки «сичовых стрельцов» и не замечают сельских богатеев, сдирающих с них три шкуры. Пусть хлопы, собираясь около могилы, поют, сколько им вздумается, националистические песни «Ще не вмерла Украша» и «Боже велыкий, спаси Украину», но не дай бог, чтобы они запели «Интернационал», звуки которого все чаще и чаще доносятся из-за Збруча.
И вдруг около этой святыни украинского национализма, заботливо охраняемой Сойкиными гайдуками, на празднике спаса прозвучал гневный выкрик: «Сорвем маски
Вне всякого сомнения, дальше писатель Тудор описывал противодействие той прогрессивной части населения Новой Кпимовки и окрестных сел, а возможно, и создавал в романе образ человека, который отважился бросить в одурманенную попом толпу обличающий лозунг, с одинаковой силой разоблачающий и мракобеса-попа, и украинских националистов, которые и по нынешний день пытаются создать кумир из обманутых ими, погибших за чужие интересы безвестных жертв первой мировой войны.
Мы можем также предполагать, что эти страницы романа «День отца Сойки» были изъяты не только в припадке гневной ярости какого-нибудь из референтов украинской полиции. Скорее всего, усмотрев за вымышленными фамилиями персонажей из революционной прослойки подольских сел действительных борцов за лучшую долю народа, которые, подобно Тудору, противостояли Сойкам, украинский полицай переслал именно эти страницы романа либо в комиссариат украинской полиции, расположенный вблизи Окопов Святой Троицы (точный географический координат в романе.— В. Б.),либо своим шефам из «аихерхайтс полицай», которым предстояло путем сыска и допросов выяснить на Тернопольщине, что является в романе Тудора реальностью, а что вымыслом.
Однако следы грубого полицейского вмешательства не в состоянии нарушить архитектонику повествования и не могут ослабить силу замысла романа Степана Тудора, направленного не только против одного отца Сойки, его патронов из Святого Юра и Ватикана, но и всей своей страстностью разоблачающего религию вообще как орудие в руках эксплуататоров на всем протяжении существования классового общества.
Главный герой романа — греко-католический священник Михаил Сойка начинает свой день задолго до рассвета. День этот, названный автором «одним из первых дней декабря 1931 года», Степан Тудор предлагает раскрыть «словно окно, из которого нашему избраннику будет видно современную действительность— отрезок бурного потока, освещенный низким солнцем декабря».
Сперва действительность, окружающая отца Сойку, кажется очень далекой от сравнения ее с бурным потоком. Низенькие потолки плебании, анфилада комнат, заставленных мебелью в стиле барокко, бой старинных часов, тихое перешептывание прислуги — все это создает в представлении читателя старосветскую обстановку мещанской скуки и прозябания. Читатель, пожалуй, уже вот-вот готов обвинить Тудора в малозначительности темы его романа. Но вот, совершив обряд утреннего купания, сухопарый, весь похожий «на хищника в прыжке», отец Сойка едет причащать умирающего сельского богатея Гайдучка.
Обрывая на полуслове сюжетную нить повествования, Степан Тудор один по существу «день» сюжета насыщает событиями целых веков и стран, смело вводя читателя в биографию своего героя. Он рассказывает о мотивах, которые побудили Михаила Сойку принять сан священнослужителя. Все яснее и отчетливее становятся в романе нити, протянутые от самого центра папства — с вершины одного из семи холмов Рима — к едущему морозным декабрьским утром по заснеженной южноподольской степи отцу Михаилу Сойке. Мы видим его молодым богословом на площадях и в библиотеках старого Рима. Вместе с молодым Сойкой читатель перелистывает историю папства от Константина Великого и до наших дней. Летопись мрачных времен инквизиции, поддерживающей незыблемость веры и папского престола, органически входит в сюжетную ткань романа.
Теоретические искания молодого Сойки в коллегиях папского Рима, его практические занятия по философии католицизма не приводят, однако, потомка подольских стяжателей-контрабандистов в лагерь ослепленных религиозным фанатизмом. Больше того! Очень быстро молодой Сойка становится замаскированным циничным безбожником, который про себя глумится над всевышним, которому призван служить. Однако, становясь внутренне безбожником, отец Сойка вовсе не собирается отказываться от службы в церкви, а тем паче выступать против религии. Его никак не прельщает судьба Галилея или Джордано Бруно. Практический, кулацкий ум Сойки повсюду ищет ответа на один вопрос: «А что на этом можно заработать?» И под фресками знаменитой Сикстинской капеллы в Ватикане Михаил Сойка думает об одном: о пшенице, о мельнице, о каменоломнях... Вовсе не случайно «неудержимый захватчик, начало и конец всех завоевателей, могучий Саваоф», взлетающий к сводам Сикстинской капеллы, неотвязно соединялся в представлении Сойки с образом его деда-контрабандиста Петра, о котором ходили легенды, что он, освещаемый молнией, схватил в грозовую ночь подстреленного русскими пограничниками быка, взвалил его себе на плечи и принес домой.