Ночные птицы. Памфлеты

Беляев Владимир

Подготовляя в Риме теоретическую работу о взаимоотношениях веры и знания, молодой Сойка старался найти в своих богословских исследованиях прежде всего утилитарный, практический смысл, который помог бы ему в личном обогащении. Кажется, что многочисленные противоречия, которые находит Сойка и в старинных манускриптах, и при чтении теологических работ его современников, бросят отца Сойку в лагерь воинствующих атеистов, настолько очевидно превосходство современной материалистической мысли над угрюмой, пессимистической закостенелостью религиозных суеверий. Взамен вымышленного союзника всех угнетателей — призрачного бога материализм несет не только свободу человеческой мысли, но и большую веру в человека, в его безграничные возможности. Однако Сойка чувствует, что с богом ему расставаться

невыгодно, что «на этом можно хорошо заработать», и все сомнения глубоко прячутся в его хитрой, расчетливой голове. Буквально «пресыщаясь богом», ради личной выгоды и религиозной карьеры он подавляет в самом себе все и всяческие колебания, вернее, скрывает их от посторонних и завоевывает большой авторитет у своего покровителя — иезуита, монсеньора Д’Есте. Таким иостанется до последних страниц романа Тудора, оборванного на полуслове чинами украинской полиции, созданный им герой — Михаил Сойка, великий калькулятор от религии, поставивший себе на службу дряхлого, мифического бога. Сойка не выдуман писателем. В жилах этого попа течет кровь реального угнетателя, переодетого в целях политической маскировки в черные одежды смиренного пастыря божия.

И по нынешний день мы можем столкнуться лицом к лицу в городах и селах западных областей Украины с подобными сойками, которые, отрекшись официально от Ватикана, во всем своем внешнем облике и в религиозной обрядности стараются подчеркнуть временность случившегося и свое былое родство с католицизмом. Подобные калькуляторы господа бога, подпольные униатские попы, живя в крестьянской стихии, так же как и отец Михаил Сойка, внутренне глубоко презирают «простых хлопов» и всеми силами, исподтишка стараются помешать ставшему на путь коллективизации крестьянству раз и навсегда освободиться от цепкого влияния религии. Подобно отцу Сойке, оставшись в полном одиночестве, эти слуги божьи в отчаянии повторяют: «Пусть погибнет мир, лишь бы не было коммуны!» Каждый из них в глубине души давно «свищет» на своего прославленного бога, ибо знает прекрасно, что его не было и нет, но все же держится за него, так как видит в боге единственный путь к личному обогащению.

Увидел этот путь еще перед Октябрьской революцией и отец Сойка. И, не веря в бога, уцепился за него своими жилистыми, хваткими руками, похожими на когтистые лапки пестрой и нарядной птицы сойки, которая с большим удовольствием впивается своим длинным клювом в головки маленьких лесных пичужек, чтобы поживиться их мозгом.

Степан Тудор очень хорошо и тонко показывает весь внутренний процесс постепенного перерождения отца Сойки в Риме:

«Сколько раз возвращался потом воспоминаниями в эти времена и никогда не смог осознать, когда в нем начался этот невидимый процесс, когда внутренняя его выжженность и пустота, окостенелые чувства обеды и отвращения начали оплывать холодными, как лед, каплями умозрительных выводов и калькуляций, переплавляться в холодный, добытый церковью опыт веков, который должен был служить сойкам.!!»

И молодой богослов Сойка уже в самом начале своей жизненной карьеры, в кельях папского Рима, с удовольствием повторяет один из староиндийских законов Ману:

«Господь сотворил разные классы людей из разных частей своего тела: браминов — из головы, чтобы знали его тайны и открывали их несознательным в случае надобности; воинов — из крови своего сердца, чтобы были горячи, как она, и не знали страха смерти; а нечистых париев — из задних частей своего тела, чтобы были нечисты, как они, чтобы жили, лишенные гордости... Так хочет господь, чтобы нижние слои покорялись высшим и чтобы никогда не возникала в их головах противная мысль. И чтобы это было неизменно, как неизменно приходит после зимы весна, а после лета — осень...»

Эта философия, хотя и заимствованная из чужой религии, полностью устраивает Сойку, который, отказавшись от сентиментальных заблуждений юности, решительно шагает по пути личного благополучия, какой бы ценой оно ни было добыто. Законы Ману полностью совпадают с циничной демагогией папства, утверждающего нерушимость социального устройства мира. В своем послании к американской католической иерархии папа Пий XII

написал приблизительно то же самое, что сказано в законах Ману: «История всех времен учит нас, что всегда были богатые и бедные, что всегда будут богатые и бедные,— вот заключение, которое мы можем сделать из неизменных отличительных черт человеческой природы».

Михаил Сойка решил посвятить себя защите незыблемости именно такого социального строя, при котором богатые будут наживаться на эксплуатации бедных, и он, молодой униатский священник, в своей подольской глуши станет, помогая словом божьим господству богачей, сам расширять свое богатство. Однако, начиная свои философские изыскания, Сойка еще недостаточно ясно представлял себе все ухищрения иезуитской пропаганды, «неумолимой, как ртуть, и, как она, проникновенной».

С течением времени и эта тайна перестанет существовать для Сойки. Его духовный отец и меценат монсеньор Д’Есте, хитрый и умный представитель ордена иезуитов, ловких хамелеонистых защитников папского абсолютизма, давно и ревниво следит за созреванием своего питомца. Вблизи резиденции «черного папы» — генерала ордена иезуитов, в Риме, монсеньор Д’Есте оказывает еще большие знаки внимания потомку подольских контрабандистов. И когда Сойка «познал уже механику живого бога с формулами изменений и орудования божьей силой, подобно тому, как орудуют силой горного водопада, претворяя ее в напряжение электрического тока», мировые события ускорили принятое монсеньором Д’Есте решение относительно дальнейшей судьбы его воспитанника. В России вспыхнула революция. Ватикан поставлен перед лицом больших исторических преобразований, к которым он должен определить свое отношение.

Здесь действие романа «День отца Сойки» приобретает особенный интерес. В разговоре отца Сойки с монсеньором Д’Есте выясняется, что папский Рим ревниво следил за развертыванием революционных событий на Востоке, который всегда интересовал Ватикан. Верный слуга папы монсеньор Д’Есте отнюдь не склонен скорбеть о судьбе православной церкви, авторитет которой рушился на глазах. Он говорил:

«Вот прибывают к нам первые вести о том, что в огне революции зашаталась схизматическая церковь, что революционная масса относится с большой ненавистью к представителям русского духовенства, считая, что жандарм и священник — наиболее презираемые личности свергнутого режима, наиболее ненавистные!..»

Тем не менее, осуждая русскую православную церковь — своего религиозного конкурента со времен глубокой древности, монсеньор Д’Есте стремится прежде всего извлечь из создавшегося положения выгоду для католической церкви. Д’Есте верит, что ненависть русского народа к духовенству будет «жадной и расширяющейся», что она, «как пожар, пройдет по безграничным просторам российских земель, уничтожит там схизматический недуг, выжжет этот вид прегрешений и блуда в вере, как выжигается зло злом и адский блуд огнем пекла».

Испуганный нарисованной иезуитом картиной, уроженец пограничных с Российской империей земель Южной Подолии отец Михаил Сойка спрашивает:

«И там возникнет религиозная пустыня?»

«Нет, милый,— спокойно утешает своего воспитанника монсеньор Д’Есте,— опыт прошлого учит нас, что масса боится религиозной пустыни. Масса скоро затоскует по новой церкви. А кто же больше приготовлен к оправданию этих ожиданий, как не святая католическая церковь? Кто более признан к успокоению тех надежд на просторах Российского государства, как не святая столица святого Петра, как не святая воля Рима!»

И здесь монсеньор Д’Есте обращается к отцу Сойке со следующими словами:

«Захватить весь великий восток Европы, протянуть руки к Уралу, в глубь Азии, далеко-далеко к Дальнему Востоку, к берегам Тихого океана. Охватить опекой святой церкви апостола Петра все азиатские народы! Чтобы один руль и воля, чтобы один пастырь и одно стадо!.. Чтобы один бог на земле!.. Далекий это, на сотни лет рассчитанный процесс, но путь к нему открыт. И представим себе, что он остановится в первые века в границах Русского государства, на русских народах,— сто шестьдесят миллионов верующих! Разве недостаточно этого, чтобы от перспективы такого приобретения не опьянело сердце верного сына церкви!»