Ночные волки
Шрифт:
– Ну извините, Алексей Тарасович, – сказал он. – Только как же мне вас называть? «Гражданин» – так вы вроде не под следствием. «Товарищ» – ну какой же вы мне товарищ, сами посудите…
– А вы меня господином зовите, – ответил Хащ. – Господин Хащенко.
Грязнов посмотрел на меня, словно ждал поддержки. Мне ему сказать было нечего. Формально Хащенко был прав, но по сути – нарывался на скандал, хотел вывести нас из себя.
Да, с грустью подумал я, не скоро мы еще станем цивилизованными. Законное требование уголовника звучит для нас как вызов. Впрочем, словосочетание «законное требование уголовника» звучит не лучше.
– Ну что ж, господин Хащенко. – Голос Грязнова изменился, стал жестче. – Поговорим?
– Да, видимо, придется, – отозвался тот. – Не чаи же вы пришли распивать. Отследили, что ли, маляву?
Грязнов укоризненно покачал головой:
– Такой опытный вор, как вы, господин Хащенко, должен был предполагать, что мы выйдем на вас. Прокололись вы.
Хащенко махнул рукой.
– Ничего я не прокололся, – свысока ответил он Грязнову. – Понятия не имею, кто посылал куда по этому ящику записочки, как у вас говорят. Я вообще только что домой пришел. А кто здесь бывает, мне неизвестно. Это сына хата, не моя.
– Это нам известно, – заметил Грязнов. – А что, сюда кто угодно может войти, да?
– Понятия не имею, – ответил Хащенко. – Я в дела сына не влезаю. Я вообще ни в чьи дела не влезаю, если на то пошло.
– Ой ли? – не поверил Грязнов.
– Что – ой ли? – подозрительно посмотрел на него Хащенко. – Что вы этим хотите сказать, гражданин начальник?
Грязнов не спешил с ответом.
– Пока мы не будем затрагивать эту тему, – загадочно произнес он. – Поговорим о другом, если вы не против.
Хащенко в упор смотрел на него.
– О чем?
– Ну, например, о вашем давнем знакомом. Об Адвокате.
– У меня нет знакомых адвокатов, – сказал Хащенко. – Не обзавелся.
– Все впереди, – заверил его Слава. – Только не надо прикидываться дурочкой, господин Хащенко. Вы знаете, кого я имею в виду. Портнова.
– Ах этого, – усмехнулся Хащенко. – А что с ним?
Он хорошо держал себя в руках, этот Хащ, но я видел, что он напряжен, сильно напряжен, контролирует каждое свое слово, каждый жест.
– Он жив-здоров, – говорил тем временем Грязнов. – Живет хорошо, процветает.
– Цветет и пахнет, – подсказал Хащенко.
Грязнов тут же уцепился за эту фразу.
– Так вы в курсе? – спросил он.
Хащ сделал вид, что не понял вопроса:
– В курсе чего?
– Не надо, Хащ, – сказал ему Грязнов. – Мы оба знаем, о чем речь.
– О чем? – Хащенко, похоже, издевался над Грязновым. Ну и надо мной в том числе, конечно.
– Короче! – сказал Слава. – Никто, кроме тебя, не мог отправить это послание. Это даже и доказывать не надо. Ясно? Можешь не отвечать пока. Ты обосновался в квартире сына, у вас с ним, видимо, хорошие отношения, и я рад за вас обоих. Ты послал факс, не понимая, что отправителя можно запросто отследить.
– Я это потом понял, – ответил Хащенко. – Но вы же все равно не докажете, что это моих рук дело.
– Мне и не надо доказывать, – устало возразил ему Грязнов. – Я только расскажу твоему сыну, когда он приедет, о некоторых подробностях твоей жизни. Вот и все.
На мой взгляд, Слава нес несусветную чушь. Все это звучало глупо, но я знал, что Грязнов совсем не прост. Если он несет подобную чепуху, значит, это для чего-то нужно. Во всяком случае, так было до сих пор.
Хащенко презрительно усмехнулся.
– Лешка все обо мне знает, – сказал он. – Даже статьи моих ходок.
– Э нет, – возразил Грязнов. – Статьи, может, он и знает, но кое-какие подробности, уверен, прошли мимо него.
– Это какие же? – насторожился Хащенко.
– Ну, например, его отец, вор в законе Алексей Хащенко, по кличке Хащ, вне себя, когда слышит о молодых «отморозках», которые идут на смену нормальным ворам. Очень ему не по душе этот беспредел, который они устроили. Они же практически вытеснили старых «авторитетов»…
Хащенко напрягся, я это видел, хотя и не понимал, к чему клонит Слава.
– Ну и что? – спросил Хащенко. – А кому нравится этот беспредел? Тебе, что ли?
Нервничает, подумал я. На «ты» переходит. Грязнов пропустил эту фамильярность мимо ушей.
– Мне он тоже не нравится, – согласился он с Хащем. – У меня, господин Хащенко, профессия такая. Но меня никто еще, извините, не имел.
– В каком смысле? – Хащенко изменился в лице.
Он уже все понял. Если уж я, который абсолютно не в курсе его личной жизни, понял, так уж он – тем более. Или я ничего в этой жизни не понимаю.
– Ты все прекрасно понял, Хащ, – жестко сказал Грязнов. – Эти «отморозки» поимели тебя в зоне, где ты не смог навести должный порядок. По их мнению, ты слишком много на себя взял, вот они и решили тебя поучить жизни. Сейчас в зонах уже нет того порядка, который был когда-то. Это не твоя, конечно, вина, это беда твоя, но легче тебе от этого не становится. Хочешь, я расскажу тебе, что ты говоришь своему сыну?
Хащенко смотрел на него остановившимися глазами.
– Ну? – выдохнул он.
Грязнов кивнул: не спеши, сейчас.
– Ты говоришь ему, что завязал. Что тебе надоела эта уголовная жизнь и на старости лет тебе хочется пожить честным человеком. Ты хочешь порвать с уголовным прошлым, как со страшным сном. Может быть, ты даже говоришь ему, что протестовал по молодости против коммунистов и это они довели тебя до жизни такой, что стал ты, бедняга, преступником.
По лицу Хащенко я понял, что Слава попал в точку.
– Так или иначе, – продолжал Грязнов, – теперь, когда жизнь изменилась, говоришь ты сыну, у тебя появилось желание завязать: на покой пора, да и стар ты уже для уголовщины. А сын, наверное, понимает тебя, поддерживает и содержит соответственно. Он не знает того, что, даже если б ты и захотел продолжить свою деятельность на ниве преступности, у тебя бы это не получилось, потому что весь уголовный мир в курсе того, что в зоне тебя «опустили» молодые, в сущности, пацаны. Никто из прежних и нынешних «авторитетов» не подаст тебе руки, хоть и был ты, как я говорил господину «важняку», – кивнул он на меня, – знатным вором. Теперь же, Хащ, ты никто. И знаешь это. И сидишь ты тут, змей, и злобой наливаешься немереной, все думаешь, как бы насолить своим дружкам, да еще так, чтобы и «бабки» поиметь. Короче, хочешь и рыбку съесть… и прочее. Ну? Что я сказал не так? Можешь меня поправить.