Ночные всадники. Нарушители закона. Чертово болото
Шрифт:
Когда первый приступ бешенства прошел у Лаблаша, он снова принял облик делового человека, истинного янки, и стал спокойнее обсуждать обстоятельства этого удивительного происшествия. Но глаза его при этом злобно блестели, и выражение его одутловатого лица ясно указывало, что может ожидать несчастного грабителя, если он попадет в его власть.
Джон Аллондэль делал большие усилия, чтобы привести в порядок свои мысли и понять, что произошло. Он старался внимательно выслушать рассказ ростовщика, но на него произвело сильное впечатление главным образом то, что Ретиф, этот глава грабителей
— Я не верю этому, Лаблаш. Это какая-то дьявольская выдумка, имеющая целью скрыть настоящего виновника. Питер Ретиф глубоко погребен в этом отвратительном болоте и воскреснуть оттуда он не может. Никто не заставит меня поверить этому. Ретиф? Да я готов скорее поверить, что это сам сатана явился и увел стадо. Ба! Где этот ковбой, который рассказал вам эту сказку? Вас хотели одурачить.
Лаблаш с любопытством поглядел на старого фермера. На один момент слова Джона Аллондэля поколебали его уверенность, но когда он припомнил неприкрашенный рассказ ковбоя, то эта уверенность опять вернулась к нему.
— Никто меня не одурачил, Джон. Вы сами услышите этот рассказ, как только сюда явится полиция. Тогда вы сами сможете судить, насколько он правдоподобен.
Как раз в эту минуту в открытое окно донесся топот копыт. Лаблаш выглянул на веранду.
— Ага! — воскликнул он. — Он уже здесь. Я рад, что они прислали сержанта Хоррокса. Это как раз такой человек, какой нужен здесь. Прекрасно. Хорроке знаток прерии, — прибавил Лаблаш, потирая свои толстые руки.
Джон Аллондэль встал и, пойдя навстречу полицейскому офицеру, проводил его в свою контору. Сержант был невысокого роста, тонкий, с какими-то кошачьими ухватками. Лицо у него было темно-бронзового цвета, с острыми чертами, орлиным носом и тонкими губами, скрывавшимися под густыми черными усами. Глаза у него были тоже черные, взгляд очень подвижной. Он производил впечатление человека весьма пригодного для такой работы, которая требовала хладнокровия и не столько ума, сколько быстрой сообразительности.
— Доброе утро, Хоррокс, — сказал Лаблаш. — Тут есть для вас прекрасное дельце. Вы оставили своих людей в поселке?
— Да. Я решил прямо ехать туда, чтобы услышать от вас все подробности дела, — отвечал сержант. — Судя по вашему письму, вы тут главный пострадавший.
— Именно! — воскликнул Лаблаш, снова воспылав гневом. — Тысяча голов скота, ценностью в тридцать пять тысяч долларов!.. Но подождите минутку, мы пошлем за ковбоем, который принес это известие, — прибавил он несколько более спокойным тоном.
Слуга был послан тотчас же, и через несколько минут явился Джим Боулей. Джеки, вернувшаяся из корралей, вошла одновременно с ним. Как только она увидала у дома полицейскую лошадь, то сейчас же догадалась, что случилось. Когда Лаблаш увидел ее, на лице его выразилось неудовольствие, а сержант взглянул на нее с удивлением. Он не привык, чтобы на его разбирательствах присутствовали женщины. Однако Джон Аллондэль
— Сержант, это моя племянница Джеки. Все дела прерии касаются ее так же близко, как и меня. Послушаем сперва, что рассказывает этот человек.
Хоррокс поклонился девушке, притронувшись к краю своей шляпы. Он уже не мог протестовать против ее присутствия.
Джеки сияла красотой в это утро, несмотря на свой невзрачный рабочий костюм, в котором она ездила верхом. Свежий утренний воздух усилил румянец ее щек и блеск ее больших темно-серых глаз, окаймленных густыми ресницами. Хоррокс, несмотря на свой безмолвный протест против ее присутствия, все-таки не мог не залюбоваться этой прелестной дочерью прерии.
Джим Боулей начал свой простой, безыскусственный рассказ, который произвел впечатление на слушателей своей правдивостью. Он говорил только то, что знал, и не старался выгородить ни себя, ни своих товарищей. Сержант и старый фермер Джон Аллондэль слушали его с большим вниманием. Лаблаш старался отыскать какие-либо противоречия в его рассказе, но ничего не мог найти. Джеки, слушая со вниманием, не переставала следить за выражением лица Лаблаша. Однако серьезность положения сознавалась всеми, и необычайная смелость набега, видимо, поразила полицейского и Джона Аллондэля, вызвав у них изумленное восклицание. Когда ковбой кончил свой рассказ, то несколько минут господствовало молчание. Хоррокс первый нарушил его.
— А как же вы освободились? — спросил он ковбоев.
— Семья меннонитов, путешествовавшая ночью, проезжала мимо этого места через час после рассвета, — отвечал ковбой. — Они остановились лагерем за четверть мили от рощи, где мы были привязаны. Эта роща была самая близкая и их стоянке, и они пришли в нее искать топливо для своего костра, тогда и увидели нас, всех троих. У Ната была переломлена ключица… Грабители не забрали лошадей, поэтому я мог прямо прискакать сюда…
— Вы видели этих меннонитов? — спросил полицейский Лаблаша.
— Нет еще, — угрюмо ответил Лаблаш. — Но они сюда придут.
Значение этого вопроса не ускользнуло от ковбоя, и он обиженно воскликнул:
— Слушайте, мистер, — я ведь не какой-нибудь обманщик и пришел сюда не сказки рассказывать. То, что я сказал, святая истина. Нас захватил и связал Питер Ретиф, — это так же верно, как то, что я живой человек! Духи не разгуливают в прерии и не похищают скота, как я полагаю! Во всяком случае, этот дух был очень сильный, и моя челюсть чувствовала это, когда он вложил мне кляп в рот. Вы можете быть уверены, что он опять вернется, чтобы наверстать потерянное время…
— Хорошо, мы допускаем, что этот грабитель будет тот, о ком вы говорите, — прервал Хоррокс, строго взглянув на злополучного ковбоя. — Теперь скажите, вы искали следы стада?
— Вы понимаете, что я поторопился приехать сюда и не оставался для этого, — отвечал ковбой, — но найти их будет легко.
— Хорошо. И вы узнали этого человека только после того, как увидели его лошадь?
Полицейский офицер задавал свои вопросы суровым тоном, как судья, делающий перекрестный допрос свидетелей.