НОКТЮРНЫ: пять историй о музыке и сумерках
Шрифт:
— Говорила. Как я понимаю, она богато одарена от природы.
— О да. Это подтвердит всякий, кто ее знает. Она такая восприимчивая. Вот ей бы и учиться. А у меня пальцы — как сосиски. — Питер вытянул руки и рассмеялся. — Мне бы хотелось играть на пианино, но куда с такими руками? С ними только землю копать, чем и занимались мои предки, несколько поколений. Но эта женщина, — он указал бокалом на дверь, — у нее есть восприимчивость.
Наконец из двери спальни показалась Элоиза в темном вечернем платье, увешанная драгоценностями.
— Питер,
Питер воздел ладони и умоляюще взглянул на Тибора:
— Ну скажите, Тибор, разве я помянул хоть единым словом гольф?
Тибор сказал, что пойдет: не хочет задерживать пару, собравшуюся на обед. Оба запротестовали, а Питер сказал:
— Посмотрите на меня. Похож я на человека, одетого к обеду?
Тибор находил, что вид у Питера более чем приличный, однако ожидалось, что он усмехнется, и он усмехнулся.
Питер добавил:
— Нельзя, чтобы вы ушли, не сыграв что-нибудь. Я столько слышал о вашей игре.
Смущенный, Тибор взялся было за футляр виолончели, но тут вмешалась Элоиза. Она говорила твердым, каким-то изменившимся голосом:
— Тибор прав. Время не ждет. В этом городе, если не придешь в ресторан вовремя, столик за тобой не сохраняют. Питер, отправляйся переодеваться. Может, и побреешься? Я провожу Тибора. Мне нужно поговорить с ним наедине.
В лифте они обменивались дружескими улыбками, но молчали. Они вышли наружу: пьяцца была расцвечена вечерними огнями. Местные ребятишки, вернувшиеся с каникул, пинали мяч и играли в догонялки вокруг фонтана. Вечерняя passeggiataбыла в полном разгаре, и, думаю, ветер доносил туда, где они стояли, звуки нашего концерта.
— Ну вот, — произнесла наконец Элоиза. — Он меня нашел и, надо полагать, заслуживает награды.
— Он очень обаятельный человек, — кивнул Тибор. — Вы прямо сейчас собираетесь вернуться в Америку?
— Через несколько дней. Думаю, вернусь.
— Вы собираетесь пожениться?
— Полагаю, так. — Бросив на Тибора мимолетный серьезный взгляд, Элоиза отвела глаза. — Полагаю, так, — повторила она.
— Желаю счастья. Он очень добрый. И любит музыку. Для вас это важно.
— Да. Это важно.
— Только что, пока вы одевались, мы говорили не о гольфе, а об уроках музыки.
— В самом деле? Уроках для него или для меня?
— Для обоих. Но, как бы то ни было, вряд ли в Портленде, штат Орегон, найдется много учителей, способных давать вам уроки.
Элоиза рассмеялась.
— Я уже говорила: людям вроде нас с учителями приходится трудно.
— Да. Понимаю. За последние несколько недель я стал понимать это еще яснее. — Тибор добавил: — Мисс Элоиза, прежде чем мы расстанемся, я должен вам кое-что рассказать. Я скоро уезжаю в Амстердам, мне предложили место в крупном отеле.
— Швейцара?
— Нет. В составе небольшого
Глядя внимательно на Элоизу, Тибор заметил, как в ее глазах загорелся и потух огонек. Она тронула его за руку и улыбнулась.
— Что ж, удачи. — И добавила: — Эти постояльцы. Их ждет большое удовольствие.
— Надеюсь.
Они еще немного задержались у отеля, стоя по обе стороны громоздкой виолончели, прямо за лужей света, лившегося из окон.
— И еще я надеюсь, — добавил Тибор, — вы будете счастливы с мистером Питером.
— Я тоже на это надеюсь. — Элоиза опять рассмеялась. Потом чмокнула Тибора в щеку и на мгновение приобняла. — Береги себя.
Тибор поблагодарил. Не успев опомниться, он увидел, как Элоиза пошла обратно в «Эксцельсиор».
Вскоре после этого Тибор уехал из нашего города. Когда мы с ним в последний раз выпивали, он явно был очень благодарен Джанкарло и Эрнесто за работу и всем нам за дружеское отношение, но мне все равно показалось, что он держался немного отчужденно. Это заметил не только я, хотя Джанкарло по обыкновению принял теперь сторону Тибора и сказал, что юноша перед новым ответственным шагом в жизни слегка нервничает.
— Нервничает? С чего бы это?
Эрнесто ответил:
— Все лето Тибор только и слышал, что он большой талант. Работа в отеле унижает его достоинство. Общение с нами тоже унижает его достоинство. В начале лета он был славный парнишка. Но после того, как он побывал в руках у той женщины, я рад, что мы от него избавимся.
Как я уже сказал, происходило это семь лет назад. Джанкарло, Эрнесто — все, кроме меня и Фабиана, — снялись с места. Долгое время я не вспоминал про юного венгерского маэстро, пока не заметил его на пьяцце. Узнать его было не особенно трудно. Правда, он прибавил в весе и накопил жирок вокруг шеи. Когда он подзывал пальцем официанта, я разглядел — или мне почудились — в его жесте нетерпение и бесцеремонность, свойственные человеку, некоторым образом ожесточившемуся. Но не исключаю, что я ошибся. В конце концов, я видел его только мельком. В любом случае, я не нашел в нем прежнего такта и характерного для молодых людей стремления доставлять радость окружающим. Качеств, надо сказать, нелишних в этом мире.
Я подошел бы и поговорил с Тибором, но к концу нашего выступления его и след простыл. Насколько мне известно, в другие дни он здесь не появлялся. Одет он был в костюм — не парадный, но повседневный, — из чего можно заключить, что он работает где-то в конторе. Может, у него были дела поблизости или он вернулся в наш город, чтобы вспомнить старое время, — кто знает? Если он появится снова и у меня как раз будет перерыв, я подойду и поговорю с ним.
(Перевод Л. Бриловой)