Номенклатор. Книга первая

Сотников Игорь

А если учитывать то, что Аверьян имел большую склонность едкой остротой разбавлять свою и жизнь окружающих его людей и плюс в нём наличествовало специфическое чувство юмора (о таких как он остроумных людях писалось одним величайшим умом, Сенекой: «Я не могу жалеть об этих людях, которые скорее готовы потерять голову, чем потерять удачную остроту»), то можно только догадываться, какую ловкую хитрость он задумал провернуть, воспользовавшись Критосом с острова Крита, о жителях которого сложился в умах людей такой обесценивающий и задевающий их достоинство штамп. Мол, все критяне лжецы.

И что удивительно, то этот слух, вылившийся в итоге в такое

крепкое умственное людское убеждение или заблуждение, рождён был, кто бы мог подумать, философским умом большого учёного Эпименида, для которого слухи и молва хоть и были не проверенные практикой надуманности, которые не стоит принимать и в расчёт, – ну раз его обманул критянин, то зачем всех под одну гребёнку грести, даже если у тебя была обманным путём украдена гребёнка, – но как бы то ни было, он взял и придумал тот самый злосчастный парадокс: «Все критяне лжецы», поддерживающий на слуху это утверждение.

И вот Аверьян, любя больше всего на свете подшучивать над людьми ему близко знакомыми и особенно над теми, для кого чувство юмора совершенно неизвестная субстанция, – а кто в этих серьёзных людях ходил, то первое лицо кое приходит сейчас на ум, то это Апетития, постоянно замеченная за серьёзным отношением к себе и лицом, где она прежде чем начать серьёзный разговор с Аверьяном, всегда его строго предупреждает: «Я жду от тебя серьёзных решений, а надо мной подшучивать не смейте», – раз так серьёзно в лице сейчас подступился к этому Критосу, то у него в голове определённо сообразились интересные мысли по поводу использования Критоса в своих никому пока что не озвучиваемых целях.

А между тем, рядом с Критосом остановился не один только Аверьян со вздрагивающей в своём душевном беспокойстве Апетитией, а не успели они к нему подойти и обратиться с расспросами, как вдруг тут же объявился мангон с тошнотворной на всё лицо улыбкой и готовностью во всём быть полезным Аверьяну.

А Аверьян сам любит влиять на свой собственный ум и принимаемые им решения, и ему не нужны вот такие, как мангон посредники, и он и сам может на прямую обратиться к Критосу. Правда он не учёл настырность мангона, кто под руку ему уже начинает говорить. – Ты не смотри, что Критос с виду не столь выдающе и слегка затёрто жизнью выглядит. Он обладает неимоверной крепостью духа, и смельчак каких редко встретишь. Он, не убоявшись… – На этом месте мангон сбивается с прежней мысли, вдруг поняв, что та история, которую он хотел рассказать в качестве примера большой храбрости Критоса, не слишком будет к месту, когда она характеризует Критоса человеком не большой храбрости, а бестолковости и упёртости.

А Аверьян со своей стороны не стал дожидаться, когда мангон там про себя надумает, что ему соврать, чтобы он посчитал, что приобретение Критоса не такая уж и глупость, коей она видится буквально и невооружённым взглядом, а рассуждающе проговорил себе в нос: «Ну посмотрим, насколько ты смел», и обратился к Критосу с вопросом. – Скажи критянин, что ты перед собой видишь. – И пока Критос соображает, к чему, а точнее к кому относится этот вопрос Аверьяна, Аверьян отходит в сторону от него и перед ним оказывается лицом к лицу Апетития.

А вот такая резкая смена декораций или картин жизни перед собой, вызывает уже другие взгляды в лицах Критоса и Апетитии. Где последняя и успеть понять не успела, как она оказалась в таком неловком и смущающем её положении, лицом к лицу с человеком с компрометирующей, как минимум, её вкусовые качества наружностью. А уж затем всё остальное её за беспокоило,

и что главное, так это отвратное и полное бесчинства поведение её супруга Аверьяна Септилия, бросившего её не просто на произвол своего злонамерения, а подвергнувшего её внутреннюю конституцию своему пересмотру, и не только со стороны этого типа напротив, но и у неё внутри всё начало напрашиваться в себе пересмотреть, когда на неё так в приоритете смотрят.

Но Апетития не успела так безвозвратно для себя зайти так далеко во взглядах на себя и на этого неряшливого и невразумительного человека напротив, в ком только глаза вызывают страстный интерес, желание в них смотреть и попытаться разгадать их загадку оживления в тебе таких удивительных мыслей, о существовании которых ты до этого момента и не предполагал, как со стороны Аверьяна, о себе, наконец-то, напомнившего и рядом, как оказывается, стоящего, звучит суровое обращение к Критосу: «Ну! Мы слушаем».

– Ваша матрона не столь обычна, как видится с первого взгляда. – Со многим себе позволением смотря на Апетитию, начинает говорить Критос. – Но что безусловно, так это то, что от неё глаз не отвести, так она прекрасна.

И если Апетития от этих слов Критоса вдруг почувствовала, что забыла где её ноги находятся, и у неё в голове поплыли разные рассеивающие её внимание по сторонам мысли, то Аверьяна все эти высказанности Критоса заставили в лице расстроиться и слегка насупиться.

– Ты, критянин, уж в своей смелости не отчаивайся, так заговариваясь. – С грозным предупреждением критянину о последствиях, которые немедленно наступят, если он будет так правдиво высказываться, говорит ему Аверьян. А так-то он завирается, как на этом настаивает ум Аверьяна и штампы о лживости Критоса, чьи слова и всё им сказанное, нужно понимать в обратном значении. Что, собственно, в нём и привлекло Аверьяна, решившего посредством Критоса, а точнее, вот такой обратной его понимаемости, – что он называет чёрным, есть белое, красивое, уродливым, а умное не весть каким, – повеселиться от души в дальнейшем, позвав в гости в первую очередь цензора Корнелия Варрона.

– Я ж дурень, что с меня возьмёшь. – Постучав себе по лбу пальцами руки, с дерзостью во взгляде сказал Критос.

– И то верно. Дурнем для тебя самое то считаться. – Закатывается в смехе Аверьян, вгоняя в глупое и ничего непонимающее из происходящего положение Апетитию и мангона, начавшего опять расстраиваться, чувствуя во всём сейчас происходящем для себя подвох. – Цену всё равно на него не скину, каким бы стократным дураком он не выставлял себя. – Решительно так подумал мангон. А как только он додумал: «А если меня он выставит дураком?», то земля начала уходить из-под его ног, уменьшая в край его устойчивость стояния.

Аверьян же отсмеявшись, с серьёзным лицом обращается к Критосу. – Так я жду от тебя ответа на свой вопрос, на который ты всё-таки не ответил.

– Она ждёт. Вот что я вижу. – Без промедления дал ответ Критос, бросив косой взгляд на Апетитию.

– А вот это ближе к истине. – Говорит Аверьян, переведя свой взгляд на Апетитию, которая теперь со всем своим вниманием на него смотрит и в правду ждёт от него для начала разъяснения того, что всё это значит и что сейчас происходит. Но на этот вопрос Аверьян не считает нужным отвечать, а вот что он считает сейчас первостепенным, то это напомнить Апетитии о том, для чего они сюда пришли, или может она уже передумала делать для себя покупку, выказывая себя непоследовательной и думающей только на эмоциях матроной.