Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Неа, я пробовал, но у меня ничего не вышло, – печально сознался Моллар. – У меня из-за этой чертовщины три контракта горят, но это просто превыше моих сил – закопать голову в песок и оставить сию тайну без разгадки.
– Понятно, – одолеваемый нехорошими предчувствиями, я ещё раз бдительно огляделся… и едва не взвизгнул, словно гимназистка, нечаянно севшая на мышь! Потому что из-под соседней с туалетом двери медленно вытекало что-то тягучее, маслянистое и чёрное, похожее на нефть.
Моллар медленно повернул голову и так же медленно приоткрыл рот.
– Живо туда! – я очнулся первым и привёл Шарля в чувство, ткнув ему локтём под рёбра.
– Ой мама, – среагировал бесстрашный торговый представитель, обморочно закатил глаза и тихо осел на пол. Плюнув со злости и попав раскинувшемуся на полу Моллару куда-то на галстук, я одним решительным шагом пересёк коридор и толкнул таинственную дверь.
В душевой, куда собственно и вела эта дверь, суматошно горели все лампы. Больше никаких аномалий вроде бы не наблюдалось. Сделав пару шагов, я едва не растянулся на полу – по керамическим плиткам медленно текла та самая чёрная жидкость. Я проследил глазами вязкую струйку и обнаружил, что капает из крайнего душа, криво висевшего на стойке. Стараясь не наступать больше на эту скользкую дрянь, я осторожно подобрался к душу и на пробу крутанул кран с холодной водой.
То, что произошло дальше, я затрудняюсь описать!
Шланг протестующе изогнулся металлической змеёй и попытался хлестнуть меня по щеке, при этом на кране сорвало буксу, и из душа фонтаном брызнула вода.
Словно ошпаренная кошка, я спиной вперёд вылетел из кабинки, сильно ударился спиной о кафельную стену и заорал что-то вроде «Шарль, хватит валяться, помоги мне!».
– Фигушки, – отозвался на это вероломный Моллар, очень предусмотрительно не высовываясь из-за косяка, – я ещё жить хочу! Причём со всеми своими конечностями…
В довершение всех ужастей галогеновые лампы на потолке начали взрываться одна за другой, осыпая меня мелким и оччччень горячим стеклянным крошевом. Натянув на голову пиджак и согнувшись, как солдат под обстрелом, я бросился прочь из душевой, оскальзываясь на полу и призывая на помощь всех богов, которые мне в тот момент пришли на ум.
Дверь за моей спиной сама по себе захлопнулась с грохотом пушечного выстрела, и – я бы сам не поверил, если бы мне рассказали! – закрылась изнутри на шпингалет! Я по инерции долетел до Молларовой табуретки и рухнул на неё в полуобморочном состоянии. Шарль всё ещё сидел на полу со слегка остекленелым взглядом; из дверей комнат начали высовываться напуганные шумом обитатели общаги и задавать нам массу нетактичных вопросов.
– Водка есть? – быстро пересёк я общий гомон, отклеивая от ног мокрые брючины.
– Щас! – рядом возникла моя хорошая знакомая, Барклина секретарша Тиа Дейла Манзана, и сунула мне в руку откупоренную бутылку мартини. Моллар при виде знакомой емкости начал подавать первичные признаки жизни и даже зашевелился.
– Немедленно рассказывай! – велела Дейла. Сделав пару глотков прямо из горлышка и слегка отдышавшись, я рассказал. Народ внимал мне, словно мессии. Моллар с пола подтверждал мои слова тихим поскуливанием и постоянно кивал, словно собачка из авто.
– Надо взломать дверь, – загорелась жаждой действия Дейла, обводя соседей по общаге взглядом вождя мирового пролетариата.
– А как же мы тогда мыться будем – без двери? – пискнула какая-то белобрысенькая девушка, похожая на лабораторную мышку.
– Боюсь, душа моя, что там мы мыться не сможем вообще, – увесисто ответила на это Дейла, деловито отнимая у Моллара наполовину пустую бутылку мартини и завинчивая её пробкой.
Моллар обижено икнул, но протестовать не посмел.
Народ какое-то время напряжённо обдумывал Дейлино предложение, молча таращась на дверь в душевую. За дверью царила тишина – из разряда тех, от которых непроизвольно сводит скулы, подмышками бегают мурашки, а затылком ощущаешь чужой взгляд.
Я на всякий случай поплотнее прижался спиной к стене цвета хурмы и покосился на Шарля. У того на лице отражалась титаническая работа мысли.
– Нельзя так! – неожиданно заявил Моллар и, опираясь на руки сочувствующих девушек, поднялся на ноги. Поправив криво сидевшие на вздёрнутом носу очки, он продолжил:
– Нельзя сразу действовать силой и агрессией. Сначала всегда нужно проявлять дружелюбие и демонстрировать склонность к продуктивным переговорам.
– Ха-ха, – чётко и внятно изрекла Дейла, скрестив на груди руки и сложив узкие алые губы в некий презрительный бантик.
– Ты предлагаешь вежливо постучаться и попросить открыть? – ехидно осведомился я и изобразил церемонный поклон, не вставая с табуретки. – Надеешься, что с тобой продуктивно поговорит кафель на стенах?..
Шок от произошедшего у меня уже прошёл, и, в отличие от заметно повеселевшего после мартини Шарля, я мог рассуждать трезво. Вот я и рассуждал:
1. Текло что-то чёрное. Жидкое. Очень может быть, что просто вода. Если кто не знает, то в девятом корпусе чёрная вода – это ещё нормально. Иногда и серо-буро-малиновая идёт.
2. Душ на меня вовсе не накидывался, просто я сорвал кран, и под напором шланг извивался, как живой. А сейчас вода не течёт, потому что диспетчер её перекрыл. Наверняка ему уже оборвали телефон народы с восьмого этажа, у которых начался дождик с потолка.
3. Лампы повзрывались, потому что где-то из-за фонтанирующей воды замкнуло проводку.
4. Дверь захлопнуло сквозняком.
Придя к таким выводам, я поудобнее устроился на табуретке и, совершенно успокоившись, принялся снисходительно наблюдать за Молларом. А тот, шикнув на народ, решительно подошёл к двери, поднял руку и замер, склонив набок голову.
В повисшей тишине был слышен вой пурги за окнами и добродушное побулькивание чьей-то кастрюльки на кухне. Шарль сглотнул, побледнел, но всё-таки постучал и тихо проблеял:
– Извините… а можно зайти? Поймите, людям же нужно где-то мыться.
Глухо лязгнула шпингалета. Судя по плеснувшейся в глазах панике, Шарль от этого звука мгновенно протрезвел и жутко пожалел о собственной храбрости. Обитатели общаги в гробовом молчании дружно сделали шаг назад. Дверь со скрипом приоткрылась…
Над коридором взлетело дружное «Ах!». В тёмной душевой, залитой водой и усыпанной битым стеклом галогеновых ламп, стояло большое оцинкованное корыто, налитое до краёв. В корыте плавал маленький жёлтый резиновый утёнок с красным клювом и хохолком на голове. Каких-то иных изменений в интерьере душевой не наблюдалось.